Сексуальная жизнь наших предков

– Какая-нибудь ничтожная доля... – бросила Консуэло и, отведя сестру в сторону, добавила: – А старуха-экономка, похоже, ждёт награды за верную службу! Мало ей того, что отец оставил! Какое счастье, что после увольнения нам больше не придётся иметь с ней дела.

– Лучше поздно, чем никогда, – закивала Санча.

На кладбище Ордале, у семейного склепа Ферреллов, уже собралась небольшая группа арендаторов, расстроенных знакомых и просто любопытных. Встретив родителей Лео, Ада чуть не сгорела от стыда, когда Кампизи попросили её передавать наилучшие пожелания Джулиано, с которым несколько раз встречались. И смутилась ещё больше, услышав добрые слова в адрес Чечилии: родителей Лео очень радовало, что тот встретил достойную девушку и решил наконец остепениться.

На мраморной доске была выбита тщательно подобранная Лауреттой и тётками фраза, полная глубокомысленной риторики. Ада, вспомнив историю Мириам о том, другом Танкреди, похороненном в Казентино, вдруг почувствовала желание написать только «...вот ангел пролетел», но поняла, что это предложение будет встречено презрительными гримасами.

Когда каменщики закрепили надгробную плиту, тётки выразили желание отправиться в собор, чтобы «очиститься» перед алтарём и попросить прощения у прародителей, Гарсии и Химены, за столь безбожно серую церемонию.

– Мама, не смей! Дядя был Бертраном и родился во Флоренции, а не здесь или в Доноре. У него нет ничего общего с Ферреллами, – яростно прошипел Витторио Санче. Он взял Барбару на руки, поднёс к алтарю, чтобы показать ей образы предков, и велел: – Ну-ка поцелуй дедушку с бабушкой!

Несколькими месяцами раньше он заказал местному художнику, который специализировался на детских портретах, написать дочь маслом «в старинной манере» и в платье с плоёным воротником, напоминающим о временах Химены: жена как раз нашла его детскую версию в модном журнале, в статье о портретах испанских инфант, написанных Софонисбой Ангвиссолой в конце XVI века.

– Они что же, нашли портниху, готовую такое сшить? – поинтересовалась удивлённая Ада.

– Ну, не совсем. Девочка позировала в ночной рубашке, а знаменитое платье – целиком и полностью заслуга художника. Очень хорошая копия, надо сказать, – рассмеялся тогда дядя Тан. – Хочешь, напишет с тебя «Весну» Боттичелли? Только кисею сделаем чуть менее прозрачной, а то я не уверен, что Джулиано обрадуется.

Дядя Тан, дядя Тан, куда же ты? С кем я буду теперь смеяться над глупыми выходками кузенов?

7

Нотариус Олдани, владелец доставшегося ему по наследству кабинета, где юная Ада Феррелл получила в подарок от приезжего жениха особняк и дубовую рощу, отложил только что прочитанное завещание и спросил:

– Всё ли вам ясно?

– Если никто не против, я хотел бы ещё раз услышать последние две страницы, – с трудом выдавил Романо Аликандиа, доставая из кармана блокнот и ручку. Он был бледен, как, впрочем, и его брат Витторио, и их кузен Артузи. А вот Санча и Консуэло, напротив, побагровев от ярости и стиснув ручки сумочек, которые они держали на коленях, недоуменно и презрительно оглядывались по сторонам и качали головами. «Только сумасшедший мог такое устроить!» – читалось в их взгляде. Оба мужа, Дино и Джироламо, смущённо покашливали: недостойная реакция, конечно, но чёрт возьми, всему же есть предел! Чего добивался Танкреди Бертран? Хотел высмеять их, оскорбить, унизить?

Нотариус терпеливо прочёл ещё раз, ожидая, пока Романо сделает пометки.

– Впрочем, через несколько дней, как только завещание будет опубликовано, каждый из вас может получить у меня копию, это ваше право.

Указания, оставленные старым доктором, были предельно понятны и не оставляли места для сомнений или каких-либо толкований. На первых страницах завещания перечислялся ряд меньших долей: более или менее ценные семейные артефакты, картины, драгоценности, серебряные приборы, старинный фарфор. Всё это распределялось поровну между племянницами первого и второго поколения, чтобы каждая из них получила что-нибудь на память о дяде. Грация и Умберта Аликандиа (дочери Санчи), Мирелла и Мариза Дессарт (дочери Консуэло), Лукреция и Джиневра Ланчьери (дочери Грации), Санча Аликандиа (дочь Романо), Барбара Аликандиа (дочь Витторио), Ада-Мария Досси (дочь Лауретты) – все что-то получили. Предметы были тщательно подобраны доктором Танкреди в соответствии со вкусами и предпочтениями каждой. Джиневре и двум другим внучатым племянницам, Санче и Барбаре, старик также оставил денежные суммы, которых хватило бы на оплату самых дорогих университетов. Но оплатить ими можно было только обучение: если же эти трое, каждая в своё время, не пожелали бы продолжать образование, означенные миллионы лир отправились бы в приют для девочек.

Другие денежные суммы (непомерно щедрые, как во весь голос заявила Консуэло) предназначались Костантино, горничным и остававшимся на момент оглашения завещания в живых медсёстрам и акушеркам, старым коллегам доктора по больнице.