Сексуальная жизнь наших предков

– Да брось! Хочешь сказать, банк не даст тебе нужной суммы? Под такие-то гарантии? Ты ведь сможешь помочь ей с кредитом, Микеле?

– Я даже не знаю, останусь ли в Болонье.

– Тогда знаешь, где нужно купить виллу? В Греции, на Патмосе. И мы будем ездить к тебе каждое лето.

Да, Дарию не переделаешь: если уж она начала строить воздушные замки, её практически невозможно остановить. Ада слушала вполуха, размышляя о завтрашнем дне и вступительной лекции, которой должна обозначить начинающийся курс: ввести понятие метаморфозы, напомнить о том факте, что все эпизоды, изложенные Овидием на латыни, ссылаются на греческие мифы. Она даже попыталась представить, какими будут новые студенты, но сохранила связь с реальностью и после ужина решительно заявила, что оплатит счёт.

– В конце концов, я теперь богатая наследница, – воскликнула она, заставив себя улыбнуться.

Из ресторана до виа дель Олмо было недалеко, и они решили прогуляться. Уже холодало. Ада шла и думала о том, как впервые занималась любовью с Джулиано, а после, демонстрируя собственную независимость, возвращалась этой же дорогой домой. Потом ей вспомнился Лео, их безумные объятия и сон, неожиданно глубокий, – словно кто-то щёлкнул выключателем. Тоже урок тебе, Ада. Нужно стереть тот случай из памяти и не подавать виду, когда они снова встретятся.

В квартире было чисто и прибрано, водонагреватель включён, кухонный стол сервирован к завтраку, холодильник забит продуктами. Сперва Ада подумала было, сама себе не веря: «Вернулся!» – но сразу вспомнила: «Как бы не так, он же в больнице». А уже через мгновение, по расположению прихваток узнав руку синьоры Тильды, вспомнила, что собиралась позвонить ей и попросить заехать. Что за рассеянность!

Стопка заметок к лекциям, так и оставшихся после её отъезда лежать на столе в кабинете, была тщательно выровнена и прижата, чтобы не разлеталась: синьора Тильда воспользовалась тяжёлой рамкой дагерротипа Клоринды в качестве пресс-папье. «Завтра же спрячу его в комод, не хочу больше видеть это фото», – подумала Ада.

Она ужасно устала. Застеленная идеально отглаженными и туго натянутыми простынями кровать (сама Ада никогда их не гладила) – настоящее произведение искусства, совсем как в пятизвёздочном отеле, – так и звала забыться сном, а дела отложить на завтра.

2

Да, окружающие были правы: жизнь продолжалась. Несмотря на боль и острое чувство потери, не покидавшие её ни на секунду, Ада вернулась к работе. Новым ученикам она сразу понравилась, они живо интересовались курсом, задавали умные вопросы. Тема метаморфоз была для них созвучна не только реальной жизни и политическим изменениям, но и тому, что каждый из них ощущал внутри себя. Это были первокурсники, многие из которых впервые очутились вдали от семьи и столкнулись с самостоятельной жизнью. Наиболее прозорливые уже сейчас разрывались между радостным чувством внутреннего роста, завоёванной собственным трудом духовной и материальной свободы – и страхом, даже смятением от ненужности былых успехов, от исчезновения детской уверенности.

«Как же они, с этими своими колебаниями между ценностями прошлого и привлекательностью будущего, отличаются от нашего поколения, – думала Ада. – Мы-то хотели начисто забыть прошлое, отменить его, стереть с лица земли. Мы презирали безопасность, нас привлекал риск, нас тянуло к новым грандиозным приключениям. И кто бы тогда мог подумать, что мы закончим вот так? Что меня, надменную Лизетту, смогут сломить тоска и одиночество?»

А ведь это, в конце концов, тоже метаморфоза. И чтобы это понять, не нужно возвращаться на пятнадцать лет назад: достаточно сравнить уверенную (и даже слегка самоуверенную) Аду, прилетевшую в июне в Кембридж ради минуты славы, с задумчивой, вечно сомневающейся женщиной, которая каждое ноябрьское утро мучительно заставляла себя покинуть убежище, где ждал покой и сон, и решиться на робкий шаг в новый день.

Ей периодически названивала Джиневра. Она тоже казалась преображённой (похоже, это становилось Адиной навязчивой идеей): чересчур довольной, чересчур радующейся той свободе, которую давали ей деньги дяди Тана. Печаль, вызванная его уходом, более не омрачала её существование. Ещё только поступив в лицей, Джиневра надеялась, что дядя поможет ей с университетом, хотя думала скорее о небольшом пособии, чтобы только уехать из дома в какой-нибудь итальянский городок, поскольку видела, что родители не смогут платить за учёбу и одновременно снимать квартиру или комнату в пансионе. То немногое, что она получала, приходилось выбивать по капле, да и то с угрозой в любой момент вообще перекрыть кран, если Джиневра перестанет соответствовать ожиданиям семьи.

Но унаследованные миллионы позволяли ей в мгновение ока воплотить мечту, о которой она раньше и думать не смела: изучать свою любимую антропологию, не беспокоясь о том, будет ли у неё работа и стабильный источник дохода. При этом учиться она могла там, где советовали болонские друзья: в лучшем в этом плане университете, пусть даже и самом дорогом, – Королевском колледже в Лондоне.