Сексуальная жизнь наших предков

– А, итальянка! Una faccia, una razza, – радостно воскликнул паренёк. – Я знать по-итальянски, как говорить приветствие. Доброе утро!

– И тебе доброе утро, – улыбнулась Ада.

– Ты давай мне proprina, а я рассказывай история про этот храм.

– Proprina – это по-испански, у нас говорят «на чай».

– Да-да, я знать итальянский. Так какого на хрен ты хотеть пить?

Парнишка произнёс это так любезно, что у Ады просто не хватило смелости его поправить. Наверное, тот, у кого он учился, уверял, что это вежливое обращение.

– Есть у тебя минеральная вода без газа? – спросила она, решив остановиться на наименее опасном напитке.

– Вот, держи вода, бесплатный, если ты слушать историю храма и дать мне proprina. Ой, sorry^[54], если ты дать мне на чай.

Ада прекрасно знала историю храма, и знала, надо сказать, уже почти целую вечность – точнее, с того момента, как дядя впервые дал ей почитать книги по греческой археологии. Ей было известно, что в античную эпоху святилище Асклепия, или Эскулапа, в Эпидавре было своего рода священной больницей, куда немощные со всей Эллады стекались просить бога исцелить их болезни и где бог врачевал их, насылая вещие сны или при помощи своих змей, заползавших в немые рты и глухие уши, чтобы высосать недуг и вдохнуть здоровье.

Когда она говорила с психоаналитиком после первой поездки в Грецию, доктор, смеясь, заметил: «Хорошо ещё, что от этого храма остались только руины, иначе при таком лечении мы совсем лишились бы клиентов».

Но продавец напитков так хотел ей услужить (и так жаждал чаевых), что Ада просто не могла разочаровать его, объяснив, что уже читала Геродота, Павсания и всех прочих историков. Она уселась на камень, глотнула воды из пластиковой бутылки и стала, изображая живейший интерес, слушать его путаную историю (ещё менее понятную из-за ломаного итальянского, на который он все время упрямо переходил). Потом сунула ему в руку горсть монет, получив в ответ улыбку и благодарное похлопывание по плечу. Её, в отличие от Дарии, совершенно не беспокоил физический контакт, даже куда более серьёзный. Как-то раз, когда надоедливый гид, немытый и беззубый старик-крестьянин, с которым они спускались в какой-то священный колодец, воспользовавшись темнотой, от души ущипнул её за задницу, удовлетворённо воскликнув «Bella Italia!»^[55], подруги даже поссорились. Дария считала, что Ада должна была дать ему пощёчину, а потом пойти и подать жалобу. (Кому? Они были посреди залитых солнцем зарослей артишоков, вокруг на многие километры ни единой души. Причём именно Дария настояла на том, чтобы отъехать подальше от обитаемых мест и осмотреть колодец, которому её путеводитель поставил целых пять звёзд). Ада снисходительно рассмеялась:

– Слушай, он, наверное, считает, что проявил необычайную смелость, что он такой весь из себя крутой соблазнитель и получил огромное удовольствие. Но я-то осталась такой же, какой была. Что плохого он мне сделал? Может, что-то у меня отнял?

– Это вопрос принципа. Он проявил к тебе неуважение. Что ты за феминистка, если терпишь такое?

В подобных ссорах была вся суть их дружбы. Интересно, проснулась ли Дария, думала Ада, подходя к воротам. Сама она снова клевала носом, веки налились тяжестью. Чего бы она только не отдала сейчас за возможность забраться в свою постель в темной прохладной комнате! Может, уговаривала она себя, среди руин святилища, за каким-нибудь кустиком, найдётся укромный уголок, где можно хоть на пять минут закрыть глаза и отдохнуть?

9

Святилище ещё не открылось для посетителей, но, обойдя по кругу ограду из металлической сетки, Ада без труда нашла дырку и пролезла внутрь. Руины белокаменных зданий терялись в низких зарослях, откуда поднимались характерные ароматы средиземноморского маквиса^[56], среди которых ярко выделялись сладковато-терпкий запах бессмертника и чуть более кислый – мелиссы. Цикады на сосновых пнях трещали все громче по мере того, как становилось теплее. Ада сделала глубокий вдох, стараясь захватить как можно больше воздуха, и с силой выдохнула, почувствовав лёгкое головокружение. Она огляделась, увидела, что заросли кустарника в глубине археологического парка, вдали от ворот, выше и плотнее остальных, и, убедившись, что вокруг нет ни души, направилась к ним. К её радости, это оказался можжевельник, который и здесь, как на пляжах вокруг Доноры, слегка приподнимал ветви от земли, образуя тенистое гнёздышко. Ада встала на четвереньки и поползла по песку, пока не пролезла в самый центр зарослей, скрытый от посторонних взглядов. Она завернула сумку в джинсовую рубашку, сделав подушку, прижалась к ней щекой, расслабилась, почувствовав, как тело растекается по земле, и закрыла глаза. Треск цикад, доносившийся будто бы из-под земли, окутал её, словно одеялом, и Ада уснула.