Сексуальная жизнь наших предков

Она уснула, потому что устала, потому что спала ночью всего несколько часов и всё ещё не пришла в себя после отравления водой из священного источника в Коринфе. Но она никак не ожидала, что Асклепий пошлёт ей вещий сон: как мы уже не раз говорили, Ада Бертран была женщиной рациональной.

Впрочем, она при этом была женщиной, которая часто видела сны и которая, возможно по наущению психоаналитика, обычно эти сны запоминала.

Под сенью можжевельника ей снилось, чтобы она снова в Кембридже, на кафедре, что в зале полно людей, а Эстелла с профессором Палевским наблюдают за ней из первого ряда. Дитер Хорландер тоже был там со своей медсестрой, нежно придерживавшей на коленях нечто завёрнутое в белую ткань. «У них что, ребёнок?» – в ужасе подумала Ада. Но времени на размышление не оставалось: нужно было срочно продолжать доклад, потому что публика постепенно теряла терпение. Она бросилась искать тезисы, но поняла, что забыла их взять. И, к своему огромному смущению, осознала, что заодно забыла тему доклада, и теперь не понимает, о чём говорить. Публика ворчала, лишь Эстелла бросала на неё влюблённые и сочувственные взгляды. «А что, если прочесть стихотворение?» – подумала Ада. Она ведь их так много знает наизусть! Посмотрев для вдохновения в окно, она увидела, что две ласточки из Коринфа слепили себе из серой глины гнездо под карнизом Старого корпуса. Оттуда уже слышался щебет птенцов.

«Прочту вам "10 августа" Джованни Пасколи», – объявила Ада. Она задержала дыхание, готовясь начать с «Сан-Лоренцо, я знаю, почему так много...», как вдруг медсестра Хорландера вскочила с места и воздела над головой свою ношу, развернув ткань и продемонстрировав всем присутствующим содержимое: это была черепаха, которая переползла им дорогу по пути к Микенам. Не просто черепаха, а та самая, в этом Ада была совершенно уверена.

А Хорландер принялся разглагольствовать необычайно высоким и уверенным голосом, причём почему-то по-итальянски:

– Мы принесли вам обитательницу Тартара, tartaros exo, что звучит как форма глагола «быть», но по-гречески означает «занимающий место», «обитающий», откуда и происходит её итальянское название, tartaruga. Будучи любимицей Персефоны, черепаха полгода проводит среди нас, на земле, и полгода – под землёй, в царстве мёртвых.

– Я бы скорее назвал её состояние летаргическим сном, – едко заметил французский профессор Марк Тиссеран. Он произнёс «летаргическим», раскатисто грассируя, словно пародировал сам себя.

Но тут профессор Палевский напал на медсестру, пытаясь отобрать у неё несчастную черепаху

– Давайте допросим обитательницу Тартара! – ревел он. – Пусть покажет, как она связывается с покойниками!

Он так сильно толкнул женщину, что черепаха упала на пол и с треском раскололась – совсем как пасхальное яйцо, подумала Ада. И, как в пасхальном яйце, внутри оказался сюрприз. Даже двойной сюрприз: маленький серебристо-серый дельфин и светловолосый младенец, соединённые пульсирующей синюшной пуповиной.

– У меня дети! – взвизгнул Хорландер. – Я ещё могу иметь детей, и это в моём-то возрасте!

– Лжец! – заявила Эстелла, нагнувшись, чтобы поднять «близнецов» с пола. – Это дети Ады. А она – их мать.

– Что за вздор? – всё так же раскатисто грассируя, возмутился французский профессор.

– Да, что за вздор? – не менее возмущённо повторила Ада. Родить дельфина! Нет, прочь отсюда, ни минутой больше в этом зале! Она вскочила со стула и бросилась к открытому окну, за которым был уже не цветущий сад колледжа, а лазурная водная гладь, бескрайнее море возле их пляжа в Греции. У самого горизонта виднелись белые паруса, напоминавшие чаек, – «Агамемнон» Ласкарины Бубулины. Ада взобралась на подоконник и рыбкой бросилась в воду, погружаясь всё глубже и глубже, пока не увидела песчаное дно с редкими камнями и водорослями. Ощущения, что надо бы всплыть и глотнуть немного воздуха, не было, словно у неё вдруг выросли жабры. Развернувшись в открытое море, Ада стала лениво загребать руками и ногами. Мимо проплывали косяки разноцветных рыб, стайки медуз. Неподалёку играли в догонялки младенец и дельфин, больше не связанные пуповиной. Солнечные лучи, отфильтрованные толщей воды, падали отвесно, будто золотые стрелы какого-то бога.

Потом какая-то тень вдруг затмила солнце. Вода разом стала холодной, и нечто тёмное, похожее на огромный купол медузы, возникло прямо перед Адой. Та инстинктивно отпрянула, и лишь отплыв немного, увидела, что это сведённое судорогой тело бледной девочки с закрытыми глазами и бесцветными губами, одетой по моде конца XIX века в широкую юбку с воланами. Утонула, бедняжка, подумала Ада. Тут же прямо на волнах возникла сцена из её любимого фильма Трюффо, «История Адели Г.», где Леопольдина в громоздком кринолине бесконечно долго скрывается и снова появляется из-под воды, пока не исчезает навсегда, поглощённая морем. И крик, страшный крик Армеллины разносится над водой: «Клоринда! Клоринда!» А голос Эстеллы отвечает: «Она – дочь Ады!»

От этих криков Ада проснулась.