Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

Эта сцена держится на взгляде и голосе. И поскольку источник голоса невидим, то между видимым и слышимым ощутим раскол. Видимое очевидно скрывает источник запроса Другого. Откровение голоса в расколе, в различии между мирами, видимым и слышимым, между устойчивым, успокаивающим, находящимся на расстоянии, и удивляющим, пугающим, звучащим то ли где-то вовне, то ли изнутри. Запрос Другого в описываемой Фрейдом сцене оттеняет иллюзорность красивого вида. И чтобы читатель, по крайней мере Флисс, не поддавался соблазнам окружающих красот, Фрейд предваряет маршрут словами – воображаемая прогулка, фантазматический лес, который еще только предстоит пересечь. Онейрокнигу еще предстоит написать.

В «Толковании сновидений», впрочем, все не так откровенно, точнее все намного спокойнее, без, так сказать, мистических откровений. Третью главу книги Фрейд начинает с прогулки, но только на сей раз – никаких голосов, никаких запросов. Здесь сам путник, достигнув возвышенности с расходящимися во все стороны тропами, может поразмыслить, куда ему идти:

«Миновав ложбину и добравшись неожиданно до возвышенности, откуда дорога расходится во все стороны и во всех направлениях открывается прекраснейший вид, можно ненадолго остановиться и поразмыслить, куда обратиться прежде всего» [46:141].

Что это за возвышенность открывается в начале третьей главы? – Проанализированная во второй главе «Ирма»! Путешествующий по страницам читатель раздумывает, куда ему пойти, и, говорит Фрейд, нечто похожее происходило и с ним после того, как он истолковал этот сон.

К мотиву путешествия Фрейд возвращается в узловом пункте, в начале седьмой главы, в связи с появлением еще одного принципиального сновидения, которое называется «Отец, разве ты не видишь, я горю». Говоря о неполноте своей теории сновидений, которую не создать до построения психического аппарата, Фрейд пишет:

«Но, прежде чем вступить со своими идеями на этот новый путь, мы хотим остановиться и оглянуться назад, посмотреть, не упустили ли мы в нашем путешествии чего-нибудь важного. Ибо мы должны четко понимать, что удобная и приятная часть нашего пути лежит позади. До сих пор, если я не ошибаюсь, все пути, по которым мы шли, приводили нас к свету, значению и полному пониманию; но с того момента, когда мы захотим глубже проникнуть в психические процессы при сновидении, все наши тропы будут вести в темноту. Мы не можем объяснить сновидение как психический процесс, ибо „объяснить„– означает свести к известному…» [46:512-3].

Фрейд должен найти новый путь. Новый путь должен обнаружиться, и укажет на него отнюдь не демон аналогии. Этот демон подобий, уподоблений, сравнений с уже известным – не лучший провожатый, но без него все тропы «будут вести в темноту». Можно ли объяснить, например, себя, не сводя это знание к уже известному?

Читатели, во тьму! За Фрейдом!

Впрочем, и во тьме, когда к ней привыкнешь, начинаешь кое-что различать. Во тьме прочитываются два перехода. Именно в «Толковании сновидений» Фрейд совершает два необычайно важных для истории психоаналитической мысли хода. Во-первых, он переходит от рассмотрения неврозов к сновидению, то есть к тому явлению, которое представляет собой феномен обыденной жизни. Переход этот дается с трудом. То речь заходит о том, что книга «Толкование сновидений» адресована чуть ли не исключительно ученым, медикам, то о том, что научный мир с его консерватизмом вообще никак не интересует Фрейда, и он обращается просто к любителям сновидений, точнее, к тем, кто верит в их смысл. Сновидение – и феномен обыденной жизни, и феномен загадочный, который для одних – отражение душевной жизни, для других – пророчество о будущем, для третьих – бессмысленный абсурд.