Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

Фрейд подводит Ирму к окну, заглядывает ей в рот, она «слегка противится». Рот ее «хорошо открывается (аллюзия на фелляцию) и позволяет „познание“» [2:48]. Рот открывается познания ради.

Первый акт завершается жутким видом живой плоти, и тотчас начинается второй акт. Жижек отмечает, что в «момент невыносимого ужаса, тональность сна меняется, и кошмар резко превращается в комедию: появляются три доктора, друзья Фрейда, который на забавном псевдо-профессиональном жаргоне приводят многочисленные взаимоисключающие причины, по которым никто не виновен в заражении Ирмы инфицированным шприцом» [14:180], точнее не виновен в первую очередь сам Фрейд. Так второй акт прикрывает, нейтрализует ужас концовки акта первого. Так Фрейду удается избежать столкновения с реальным травмы. Так фантазм онейросценария скрывает травматическое ядро. Логика фантазма нацелена на сокрытие реального. Драматический сценарий завершается разрешением. Драма разрешается пониманием. Мужское трио вдруг осознает источник инфекции: инъекция триметиламина, сделанная Отто. Его легкомысленность и нечистый шприц – причина болей Ирмы. Желание видеть, знать, познавать обнаруживает химическую формулу сексуальности – триметиламин.

Логика сновидения – логика кастрюли, чайника и котелка

Желание не следует формальной логике. Логика сновидения – непротиворечива. Примером, который приводит Фрейд, становится der Kessel, то есть то, что на русский язык переводится и как чайник, и как кастрюля, и как котелок. Сновидение «Об инъекции Ирме» призвано оправдать сновидца, и на этом пути, на пути этого желания оно и не думает соблюдать ограничивающие законы формальной логики:

«Вся защитная речь – а ничем другим этот сон и не является – живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что тот вернул ему испорченную кастрюлю. Во-первых, он вернул ее в целости, во-вторых, когда он брал кастрюлю, она уже была дырявой, а в-третьих, он вообще не брал у соседа кастрюли» [46:138].

Итак, логика сновидения как бы нелогична. Она основана не на исключении; не на выборе либо одного, либо другого, а на поддержании всех приходящих в голову возможностей. Вместо либо/ либо – и одно, и другое, и третье. Интересно, что пример онейрологики Фрейд берет из анекдотической, но бытовой ситуации, нередко случающейся наяву. В ситуации с Ирмой,

«как в истории с прохудившимся котелком, преступления не было, потому что, во-первых, жертва – о чем сновидение говорит на все лады – была уже мертвой, то есть больной органическим заболеванием, лечение которого было не в компетенции Фрейда; во-вторых, убийца, Фрейд, неповинен был в каком-либо намерении причинить ей зло; и, в-третьих, преступление, о котором идет речь, пошло больной лишь на пользу, так как дизентерия (здесь налицо игра слов дифтерия-дизентерия) пойдет ей только на пользу: все болезненное, все дурные соки в организме уйдут вместе с ней» [17:240].

Защитная речь онейроадвоката – речь-противоречие, но логика сновидений противоречий не знает. Фрейд – не преступник, да и его другой, друг его Флисс – тоже не злоумышленник. О каком злом умысле речь, если все во благо пациентки! Если желание во благо! Во благо субъекта желания!

Рождение субъекта желания, желание признания и желание желания

Итак, желание сновидения – оправдать сновидца. Благодаря сновидению «Об инъекции Ирме» Фрейду открывается тайна. Какая? Тайна желания!