Секунда до Эдема

У Винсента было много дел и скучная жизнь. Иногда он читал лекции в университете искусств, иногда переводил тексты с французского для одного унылого сайта, иногда редактировал чужие работы. Он никогда не заблуждался на счет того, что якобы умственной деятельностью зарабатывать легче, чем физической, но ничего другого он не умел. Сначала слагал глупые анакреонтические стишки на школьных партах, за что нередко становился ожидаемым гостем в кабинете директора; чуть позже понял, насколько захватывающе само понятие художественной реальности и тщательного её создания – и уже в семнадцать писал первые более-менее осмысленные рассказы, грешащие стилистической избыточностью, а в двадцать один уже осознанно начал жить этим. Но он признал, что количество всех его произведений и опыта все равно не привели к пониманию: у него скучная жизнь, потому что всего себя посвящал выдумке, или он занимался выдумкой, потому что у него скучная жизнь? Наверное, все же была где-то золотая середина, служащая балансом в этом двоемирии, только она ничего не значила. Винсент давно смирился, что, даже лежа на смертном одре, он будет покорно водить карандашом по листу бумаги, потому что необъяснимый порыв, который скупо прозвали жаждой творчества, перерос стадию обыкновенной идеи-фикс и – иногда казалось – существовал отдельно от него, если не над ним, диктуя свою волю. Ему было достаточно легко принять, что у него, как у большинства писателей, натура, склонная к садомазохизму; сложнее было принять тот факт, что осознанно он писал ради редких проблесков, но в итоге принял и это. Можно справедливо сказать, что Винсент жил как на пороховой бочке, и это вполне себе нормально – дело привычки.

За печатную машинку он садился чаще, чем за обеденный стол. Старушка досталась ему от отца и уже несколько раз ломалась. Он готов был чинить её столько, сколько потребуется, лишь бы не покупать бездушную новую или, что еще хуже, – работать за компьютером, к которому прибегал в очень редких случаях. Печатная машинка помнила каждое нажатие, каждую страницу, хранила на корпусе вмятину, полученную во время переезда из Иллинойса в Мичиган, и продолговатую царапину, когда он однажды в припадке особенно сильного отчаяния спихнул её со стола.

Любимый вид бумаги – немного шероховатый, с оттенком желтизны – и полужесткие карандаши хранились в ящике стола. Для их использования тоже нужен был особый случай, и чаще всего Винсент творил с их помощью, когда выезжал за город, в свой персональный райский уголок, где звук мотора ни одной машины, кроме его собственной, не мог нарушить священного покоя и уединения.

Он радовался, что ему повезло воспитаться на прежних нравах и той самой старомодности, за которые его частенько называли ханжой. Родители считали более правильным отправить их с сестрой в дорогой туристический лагерь, чем дарить навороченные гаджеты. У них все же было настоящее детство с разбитыми коленками, драками, шумными компанейскими играми и чисто мальчишескими проказами. А уж сколько раз его ловили с пакетиком орешков или мелких камушков возле выхлопной трубы какой-нибудь машины – не сосчитать.

Винсент признавал за собой категоричность в отношении синтетиков, а также признавал, что можно использовать их… скажем, раз в две недели. Но не постоянно. Он снова подумал об этом, когда впопыхах собирался на лекцию после бессонной ночи работы за машинкой. Ему срочно нужен был кофе.

Синтетик пылился в своей кабинке дня два. После небольшого спора с самим собой, Винсент все-таки включил Энзо и раньше, чем тот произнес бы глупое приветствие, велел:

– Сделай мне кофе без сахара. И быстрее – я опаздываю.

Вместо обычного «Да, сэр» на этот раз синтетик только медленно кивнул. Над новыми моделями хорошо потрудились, потому что предыдущие были слишком занудными. С каждым годом их пытались сделать максимально приближенными к людям по поведению для создания комфорта и уюта. Они могли есть – только непонятно зачем – и мыться. Над внешностью вообще была произведена колоссальная работа – они были идентичны людям во всем, что касалось «оболочки».

Винсент в три глотка поглотил эспрессо, обжег язык, выругался и пулей вылетел из дома. На лекцию он опоздал на добрых десять минут, но волновало его другое: перед уходом он забыл выключить Энзо.

Домой получилось вернуться только во второй половине дня. Винсент совершенно не опасался возможной маленькой революции в своих апартаментах, как любят показывать во всяких триллерах про роботов, но и что синтетик будет стоять на том же месте, где его оставили – тоже не ожидал.

Винсент снял пиджак и специально прошел мимо неподвижного тела.

Реакция не заставила себя ждать – темные зрачки проследили движение.

Винсент скривился.

– Ты что, стоял так все это время?

– Да, сэр, – синтетик отмер. – Я не получал дальнейших указаний.

– Почему ты не вошел в спящий режим? Или как это у вас там называется.

– Эта функция отсутствует в моей модели.