Селестина

К а л и с т о. О моя сеньора, моя мать, утешительница моя! Дай мне насладиться этим послом моего счастья! О язык мой, зачем задерживаешься ты на других словах, а не славишь совершенство той, кем я, быть может, никогда не овладею! О руки мои! Как дерзко, как непочтительно обращаетесь вы с целебным бальзамом! Теперь уж мне не страшен яд, скрытый в отточенном острие этой жестокой стрелы. Я в безопасности, ибо тот, кто нанес рану, ее исце­ляет. О ты, сеньора, отрада старых женщин, услада юных, утешение страждущих, подобных мне! Не гневайся, я и без того в смятении. Дай волю моему созерцанию, разреши по­казаться на улице с этой драгоценностью, пусть каждый, кто увидит меня, поймет, что нет человека счастливее.

С е м п р о н и о. Не растравляй своей раны непомерными желаниями. Не в одном только шнурке, сеньор, твое лекар­ство!

К а л и с т о. Это мне хорошо известно, но я не могу сдержаться и не поклоняться этому знаку ее милости.

С е л е с т и н а. Знаку ее милости? Этот шнурок был бы таким знаком, кабы дали его добровольно; но ведь она дала шнурок из любви к богу, как лекарство от зубной боли, а не из любви к тебе, как лекарство от твоих сердечных ран. Ничего! Если только жива буду, Мелибея запоет на дру­гой лад.

К а л и с т о. А молитва?

С е л е с т и н а. Молитву она не дала.

К а л и с т о. Почему?

С е л е с т и н а. Не успела; но мы порешили, что я завтра вернусь за ней, коли твоя боль не утихнет.

К а л и с т о. Утихнет? Боль моя утихнет лишь вместе с жестокостью Мелибеи.

С е л е с т и н а. Сеньор, хватит с нас того, что сказано и сделано. Она согласна облегчить твою болезнь всем, о чем я попрошу, если только это будет в ее власти. Посуди сам, сеньор, достаточно ли для первого свидания. Я ухожу. А ты, сеньор, если завтра будешь выходить, прикрой лицо повязкой, — пусть она, увидев тебя, не подумает, что я ее обманула.

К а л и с т о. Хоть дюжиной повязок тебе в угоду! Но скажи мне, бога ради, о чем ты еще говорила с ней? Я уми­раю от желания услышать еще несколько слов, сказанных ее нежными устами. Откуда набралась ты такой смелости, чтобы запросто прийти с просьбой в незнакомую семью?

С е л е с т и н а. Незнакомую? Да мы четыре года сосед­ками были. Я с ними торговала, мы болтали и веселились день и ночь. Мать ее знает меня как свои пять пальцев, а Мелибея-то теперь подросла, стала такой разумной, хоро­шенькой девушкой.

П а р м е н о. Эй, послушай, Семпронио, что я тебе скажу на ухо.

С е м п р о н и о. Ну что, скажи!

П а р м е н о. Селестина так внимательно слушает хо­зяина, что он будет разглагольствовать без конца. Подойди к ней да толкни ногой, подай ей какой-нибудь знак, пусть не задерживается. Нет худшего безумца, чем тот, кто не знает удержу в речах.

К а л и с т о. Мелибея хорошенькая, говоришь ты, сеньора? Ты, верно, шутишь? Разве есть на свете равная ей? Разве бог сотворил более прекрасное тело? Можно ли изобразить подобные черты, венец совершенства? Живи в наше время Елена, из-за которой погибло столько греков и троянцев, или прекрасная Поликсена, все они склонились бы перед этой сеньорой, причиной моих страданий. Да присутствуй Мелибея при споре трех богинь о яблоке, ни­когда бы не прозвали его «яблоком раздора». Все бы усту­пили без спора и сошлись на том, что яблоко получит Ме­либея, и его прозвали бы «яблоком согласия». А сколько женщин в наше время, увидев ее, проклинают себя и роп­щут на бога, забывшего о них и создавшего мою госпожу. Они изводят и грызут себя от зависти, жестоко терзают свое тело, надеясь при помощи искусства достигнуть совер­шенства, которым природа наделила ее без труда. Они вы­дергивают себе брови щипчиками, клейким пластырем или ниточками; они разыскивают золотистые травы, корни, ветви и цветы, чтобы приготовить составы, которые бы сде­лали их волосы такими, как у нее, разглаживают себе лицо, размалевывают его, придавая ему разные оттенки мазями и притираниями, крепкими растворами, белилами и прочими красками, — не стану их перечислять, дабы не надоесть вам. Посуди сама, достоин ли такой жалкий человек, как я, служить той, кому все это досталось от бога?

С е л е с т и н а. Я понимаю, Семпронио. Оставь его, он скоро свалится со своего конька.

К а л и с т о. В ней отразилась вся природа, дабы сде­лать ее совершенством. Прелести, разделенные между всеми женщинами, соединились в ней одной. Все они выстроились для смотра, чтобы человек, увидев их, постиг величие ху­дожника. Немного прозрачной воды и гребень слоновой кости — вот и все, что нужно ей, дабы всех превзойти кра­сой своей. Эти простые средства — ее оружие, которым она убивает и побеждает, берет в плен, связывает и заковывает в тяжкие цепи.

С е л е с т и н а. Замолчи и не огорчайся! Не так прочна твоя цепь, как отточен напильник, которым я распилю ее и освобожу тебя от мучений. А для этого отпусти меня, уж слишком поздно; и дай сюда шнурок, он мне нужен.