Селестина

С е л е с т и н а. Жить ради себя, сынок, то есть не мы­каться по чужим домам; а этого тебе не избежать, пока не научишься извлекать выгоду из службы. Ведь я из жалости, видя тебя оборванным, попросила сегодня, как ты заметил, плащ у Калисто. Не плащ мне понадобился, а захотелось раздобыть тебе платье, раз в дом придет портной. Стало быть, я для тебя старалась, а не для себя, как ты гово­рил, — я ведь слышала; а если ты станешь ждать награды от таких повес, как твой хозяин, — в узелочке унесешь все, что за десять лет выручишь. Пользуйся своей молодостью, хорошим днем, хорошей ночью, хорошей едой да выпивкой. Не упускай того, что подвернется, а что упало, то пропало! Не оплакивай добра, полученного твоим хозяином в на­следство: оно тебе на этом свете достанется, а большего на наш век и не надо! О сын мой Пармено! Я и впрямь могу назвать тебя сыном, так долго я тебя воспитывала. Прими мой совет, я от всей души хочу видеть тебя в почете. Вот счастье-то будет, если ты поладишь с Семпронио; вы ста­нете друзьями, братьями во всем и будете заходить в бед­ный мой домишко повеселиться, меня повидать и с девоч­ками позабавиться.

П а р м е н о. С девочками, матушка?

С е л е с т и н а. Да, говорю, с девочками! Что до старух, я и собой-то сыта по горло. У Семпронио там завелась уже одна, хоть он этого меньше заслужил, чем ты, и я его не так люблю. Эго я тебе говорю как истинный друг.

П а р м е н о. А что, если ты ошиблась во мне, сеньора?

С е л е с т и н а. А хоть бы и так, горевать не стану; я пожалела тебя в угоду господу богу, видя, как ты одинок на чужбине, и помня, кто мне поручил заботу о тебе. Вот станешь мужчиной, будешь лучше и вернее разбираться в людях и скажешь: старая Селестина давала мне хорошие советы.

П а р м е н о. Я и теперь так думаю, хоть я и мальчишка. А сегодняшние мои разговоры вызваны не твоими поступ­ками, а тем, что я давал хозяину дельные советы, а он худо меня отблагодарил. Но отныне возьмемся за него. Ты по­ступай по-своему, а я буду молчать. Я уже однажды споткнулся, не поверив тебе.

С е л е с т и н а. И не раз еще споткнешься и упадешь, коли не послушаешься моих советов: их дает тебе истинный друг.

П а р м е н о. Теперь я вижу, что не зря пропало время, когда я ребенком прислуживал тебе; теперь мои услуги при­несли плоды. Я помолюсь богу о моем отце, оставившем мне подобную покровительницу, и о моей матери, препоручив­шей меня такой женщине.

С е л е с т и н а. Не поминай о ней, сынок, бога ради, слезы вот-вот брызнут. Разве была у меня в этом мире другая такая подруга? Такая спутница, такая помощница в труде и заботах? Кто покрывал мои оплошности? Кто знал мои тайны, кому открывала я душу, кто был моим бла­гом и утешением, если не она, твоя мать, сестра моя и кума? До чего ж она была приветливой. А какой бойкой, честной, мужественной! Без страха и тревоги шагала ока в полночь с кладбища на кладбище, будто днем, в поисках всего, что требуется для нашего ремесла. Не пропускала она никаких похорон, ни христианских, ни мусульманских, ни еврейских; днем высматривала могилы, а ночью раскапы­вала. Самая темная ночь была ей нипочем, все равно что для тебя день; она говорила, что ночь — плащ преступника. Да как она была ловка к тому же! Я тебе сейчас кое-что расскажу, — знай, какой матери ты лишился; правда, об этом лучше бы помолчать, — да тебя-то я не боюсь. Семь зубов вырвала она щипчиками для бровей у одного повешенного[39], пока я с него стаскивала башмаки. А входить в магический круг она умела лучше, чем я, и с большей отвагой, хоть и у меня слава была громкая, не то что теперь, когда за свои грехи я с ее смертью все перезабыла. Сами черти ее боя­лись, куда уж дальше! Они так и трепетали от страха, когда она кричала на них. Знали они ее, как тебя дома знают. Опрометью мчались, спеша на зов. Ей-то уж ни один черт не смел солгать, так она всех вышколила. С тех пор как я ее потеряла, никогда уж не слышу от них правды.

П а р м е н о. Чтоб этой старухе на том свете было так сладко, как мне сейчас приятно слушать такие лестные слева!

С е л е с т и н а. Что ты говоришь, уважаемый Пармено, сын мой и более чем сын?

П а р м е н о. В чем же, говорю я, было превосходство моей матери, если вы с нею знали одни и те же колдов­ские слова?

С е л е с т и н а. И ты удивляешься? Разве не знаешь по­говорки, что брат брату—рознь? Не всем нам был дан талант твоей матери. Во всяком ремесле на хорошего мастера найдется лучший. Так и твоя мать — упокой гос­подь ее душу! — была первой в нашем деле; за это все ее знали и любили — кабальеро и церковники, холостые и же­натые, старые и молодые. А девчонки и знатные девицы бога за нее молили, все равно что за своих родителей. Со всеми она вела дела и со всеми беседовала. Стоило нам выйти на улицу, только на ее крестников и натыкались, — она ведь была повивальной бабкой шестнадцать лет подряд. Вот так-то; если раньше ты, по своему нежному возрасту, не знал ее секретов, теперь тебе их следует узнать, раз она скончалась, а ты уже мужчина.