Селестина

М е л и б е я. Довольно, сеньор мой, твои жалобы спра­ведливы; сердце мое не в силах снести их, а глаза не могут скрыть слабость сердца. Ты плачешь от скорби, считая меня жестокой, я же плачу от счастья, видя твою верность. О господин мой, сокровище мое! Сколь радостнее было бы мне видеть лицо твое, чем слышать твой голос! Сейчас, увы, невозможно добиться большего; но я ставлю печать свою и подпись под всеми словами, переданными тебе че­рез усердную посланницу. Я подтверждаю все, что она со­общила: на все я дала мое согласие. Утри слезы, сеньор мой, и распоряжайся мною по своей воле.

К а л и с т о. О госпожа моя, надежда на блаженство, отдохновение от мук, отрада моего сердца! Где найти слова благодарности за высокую, безмерную милость, которую ты оказала мне в этот мучительный миг, пожелав, чтобы столь ничтожный и недостойный человек вкусил твою слад­чайшую любовь; я страстно жаждал ее, но никогда не на­деялся заслужить, видя твое величие и знатность, взирая на твое совершенство и прелесть, созерцая свое ничтоже­ство и твои высокие достоинства, твое беспредельное оча­рование, твои прославленные и очевидные добродетели. О боже всесильный, как мне благодарить тебя за столь великое чудо! Давно запала мне в сердце мечта, но я гнал ее прочь, как несбыточную, пока сияющие лучи твоего ясного лика не осветили мрак очей моих; они зажгли мое сердце, разбудили язык, умножили мои достоинства, рас­сеяли робость, победили застенчивость, удвоили мои силы, отогнали сон и, наконец, даровали мне смелость, которая вознесла меня на высшую ступень блаженства, — и вот я внимаю твоему сладкому голосу. Когда бы раньше я не знал его и не ведал о твоей доброй славе, я не поверил бы, что в словах твоих нет обмана. Но знаю — ты благородна и чиста, и я оглядываю себя: да тот ли я Калисто, кото­рому дано такое счастье.

М е л и б е я. Сеньор Калисто, твои великие достоин­ства, несравненная любезность и знатность пленили меня, едва я тебя узнала, и с тех пор сердце мое ни на миг не разлучалось с тобой. Много дней пыталась я скрыть мою любовь, но тщетно, и когда Селестина упомянула твое сла­достное имя, я поведала ей мои желания и явилась сюда в такой час молить тебя: повелевай и располагай мною по своей воле. Нашему блаженству препятствуют ненавистная дверь, крепкие замки и мои слабые силы, иначе тебе не пришлось бы сетовать, а мне печалиться.

К а л и с т о. Как, сеньора моя? Ты хочешь, чтобы я разрешил дереву помешать нашему счастью? Вот уж не думал, что здесь возможна другая помеха, кроме твоего за­прета. О проклятые, несносные двери! Молю бога, да охва­тит вас такое же пламя, как то, что жжет меня, ибо и треть его могла бы испепелить вас в одно мгновение. Но, бога ради, сеньора, разреши позвать моих слуг, пусть вы­ломают дверь!

П а р м е н о. Слышишь, слышишь, Семпронио? Он хо­чет пойти за нами. Вот достанется нам на орехи! Зря мы пришли сюда! Боюсь, в недобрый час началась любовь Калисто! Мне больше здесь делать нечего.

С е м п р о н и о. Молчи, молчи и слушай: Мелибея не хочет, чтобы мы туда шли.

М е л и б е я. Ты желаешь, возлюбленный мой, погубить меня и опозорить мое доброе имя? Обуздай свою страсть! Не долго ждать тебе исполнения всех желаний. Ты стра­даешь только за себя, а я — за нас обоих, ты печалишься только о себе, а я — о нас с тобой. Утешься же, завтра в этот час ты проникнешь сюда через наш сад. Если ты разобьешь эти жестокие двери, в семье моей зародится страшное подозрение, хотя бы нас и не застигли па месте. А ты ведь знаешь — проступок тем больше, чем выше стоит виновный, весь город мгновенно узнает мою тайну.

С е м п р о н и о. На свое горе пришли мы сюда этой ночью. Нас застанет рассвет, — и чего хозяин так мешкает? Как ни помогай нам судьба, нас наверняка за­метят ее родные или соседи.

П а р м е н о. Вот уже битый час я тебя тащу отсюда. Ох, быть беде!

К а л и с т о. О моя сеньора и мое сокровище! Почему зовешь ты проступком то, что мне послали святые правед­ники? Когда я молился сегодня пред алтарем святой Маг­далины, ко мне явилась Селестина с посланием от тебя.

П а р м е н о. Эй, Калисто, ври да не завирайся! Кля­нусь, братец, он не христианин! Старая обманщица доби­лась своего гнусной ворожбой и бессовестным враньем, а он воображает, что вымолил и получил сей дар от свя­тых, и, веря в это, хочет сломать дверь! А ведь не успеет и разок ударить, как его тут же услышат и схватят слуги Плеберио, — они, верно, спят поблизости.

С е м п р о н и о. Не бойся, Пармено, уж мы-то не попа­демся. Как заслышим шум, сразу унесем ноги. Пусть себе делает что хочет, да потом сам же за свои грешки и рас­плачивается.