Селестина

С е н т у р и о. Сбегай, мальчик, взгляни, кто там посмел войти не постучавшись. Эй, вернись, я уже понял кто! Не закрывайся плащом, сеньора, все равно не спрячешься. Я, как увидел Элисию, сразу понял, что у нее не может быть ни плохих спутников, ни дурных новостей, а только приятные.

А р е у с а. Стой, ни шагу дальше, умоляю тебя! Вот дурень! Обрадовался, воображает, будто я пришла про­сить его. Ему было бы приятней видеть тех, кто ему под стать, а не нас. Уйдем, бога ради, не то я умру от одного вида этой мерзкой рожи. Ты думаешь, сестрица, что по­вела меня по хорошему пути? Праведное ли дело — идти от вечерни и явиться в гости к такому чванливому на­глецу?

Э л и с и я. Вернись, если любишь меня, не уходи! Смотри, оставишь половину плаща у меня в руках.

С е н т у р и о. Держи ее, бога ради, сеньора, держи крепче, чтоб не вырвалась.

Э л и с и я. Поражаюсь тебе, сестрица, уж не спяти­ла ли ты? Кто же не рад гостям, а тем более женщинам? Подойди сюда, сеньор Сентурио, клянусь душой, я си­лой заставлю ее обнять тебя, а уж последствия беру на себя.

А р е у с а. Скорее он попадется в руки правосудию или враги убьют его, чем получит от меня такой подарок! Нет, нет, между нами все кончено, пока я жива. И на какого черта мне видеть и обнимать этого негодяя?! Давеча про­сила я его сходить для меня не дальше как на сутки пути отсюда — моя жизнь от этого зависела, — а он возьми да откажись!

С е н т у р и о. Прикажи мне, сеньора, сделать то, что я умею, что входит в мое ремесло — вызвать на бой сразу троих, а то и больше, если случится, — не отступлю, хоть сама попросишь. Убить человека, отрубить ему руку или ногу, искромсать лицо любой твоей сопернице — все вы­полню, не успеешь и слова молвить. Не проси только, что­бы я шел пешком или дал тебе денег: они, сама знаешь, у меня не водятся; сколько я ни прыгай, у меня из кар­мана ни одной монеты не выскочит. Никто не может дать того, чего у него нет. В доме, как видишь, хоть шаром по­кати; живу, как солдат на границе, — рогожа да два ко­лышка, кувшин с отбитым горлом да вертел без острия — вот и вся моя утварь! Ободки от щитов — моя кровать, груда рваных кольчуг — тюфяк, мешок с игральными ко­стями— подушка! А потому и хотел бы я угостить вас ужином, да мне и заложить нечего, разве только вот этот драный плащ, что у меня на плечах.

Э л и с и я. Будь я проклята, как радуют меня его слова! Просто диво! Кроток, как святой, говорит с тобой, словно ангел, на все согласен. Чего тебе еще от него надо? Ну пожалуйста, поговори с ним и перестань сердиться — он так охотно предлагает себя к твоим услугам.

С е н т у р и о. Говоришь «предлагает», сеньора? Кля­нусь тебе всеми святыми мучениками! Ей-ей, у меня руки так и чешутся сделать что-нибудь для нее; только и мыс­ли, как бы ей угодить, — да все не удается. Прошлой ночью мне приснилось, будто ради нее я затеял бой кое с кем из ее знакомых — одного убил, а остальные разбежа­лись, и легче всех отделался тот, кому я отрубил левую руку. Но днем, наяву, я это проделаю еще лучше, только бы найти, с кем подраться.

А р е у с а. Ну, видно, мы пришли как раз вовремя. Я тебя прощаю при условии, что ты отомстишь за меня одному кабальеро по имени Калисто, который оскорбил меня и мою сестру.

С е н т у р и о. О, всего-навсего? Скажи мне, он уже по­каялся в грехах?

А р е у с а. Его душа — не твоя забота.

С е н т у р и о. Ладно! Пошлем его обедать в ад без при­частия.

А р е у с а. Слушай, не прерывай меня! Этой ночью ты на него нападешь.

С е н т у р и о. Ни слова больше, все ясно! Известны мне и его любовные дела, и то, в чьей смерти он вино­вен, и то, почему это вас касается, и то, куда он идет и в котором часу и к кому. Но скажи, сколько с ним че­ловек?

А р е у с а. Двое слуг.

С е н т у р и о. Невелика добыча! Жалкая приманка для моего меча. Пожалуй, он лучше поживится этой ночью в другом месте, где я раньше договорился.

А р е у с а. Отговорки! Других лови на эту удочку! Такие увертки мне не по вкусу. Погляжу, так ли скор ты на дела, как на слова.

С е н т у р и о. Кабы мой меч столько говорил, сколько делает, болтал бы он без умолку. Кто же, как не он, под­бавляет населения на кладбище? Кто тут обогащает всех врачей? Кто дает постоянную работу оружейникам? Кто может разрубить самую прочную кольчугу? Кто крошит барселонские щиты и рассекает калатаюдские шлемы, коли не он? А уж альмасенский-то шлем он как дыню разре­жет! Двадцать лет он меня кормит; из-за него боятся меня мужчины и любят все женщины, за исключением тебя. Из-за него деду моему дали имя Сентурио, Сентурио звался мой отец, и меня зовут Сентурио[61].

Э л и с и я. Но что же сделал этот меч, если твоего деда так прозвали? Скажи-ка, может дед твой был начальником над сотней солдат?

С е н т у р и о. Нет, зато он был любовником сотни жен­щин.

А р е у с а. Оставим в покое родословную и былые по­двиги. Если ты хочешь исполнить мою волю, решайся живо, нам пора уходить.