Селфи

– Предположим, но какое это имеет отношение к причине нашего появления здесь? – спросил Мёрк. Он ведь не католический священник и не духовник.

– К причине вашего появления? Сейчас я признаюсь вам, что кое-что препятствует моей экстрадиции, и мне это только на руку.

– А если конкретно?

– Дело в том, что я совершил кое-что похуже дезертирства, так как на последнее датчанам наплевать.

Ассад подошел поближе.

– В первую очередь объясните, зачем вы в свое время вернулись в США, если ваша семья осталась здесь?

– Всему свое время.

– Вы хотите рассказать о том, что случилось в девяносто пятом году?

Мужчина кивнул.

– Вы ведь знаете, что я очень болен, да?

– Да, но мы не в курсе подробностей.

– Рассчитывайте сэкономить на рождественском подарке для меня, если вы понимаете, о чем я. – Он сам посмеялся над собственной шуткой. – Поэтому я и не хочу возвращаться и гнить заживо в американской тюрьме, потихоньку околевая. Уж лучше я умру в Дании; здесь хоть к тебе относятся по-человечески при приближении смерти. Даже в тюрьме.

Карл выпятил нижнюю губу. Слова бывшего солдата заставили его напрячься.

– Джеймс, я могу сказать вам, что всего несколько дней назад мне пришлось выгнать из моего кабинета человека, так как он намеревался признаться в убийстве, которое никак не мог совершить. Если вы собираетесь поступить так же, я сразу предупрежу: вашему делу это не поможет.

Джеймс улыбнулся.

– Как вас зовут?

– Карл Мёрк.

– Прекрасно. А вы далеко не самый глупый полицейский из тех, что я встречал, потому что я как раз собирался признаться в совершении преступления. Меня не могут экстрадировать в США, потому что я совершил убийство в Дании. Хотите верьте, хотите нет.

* * *

Все началось со своего рода игры между Джеймсом и его тестем. Будучи солдатами, в прошлом они оба активно участвовали в военных действиях со всеми вытекающими последствиями. Мало кого могла заинтересовать биография бывшего солдата, именно поэтому Фрицлю Циммерманну нравился зять. Он с благоговением относился к солдатской службе и сам являлся примером мужества и решительности. Совершенно невозмутимо Фрицль расспрашивал Джеймса о военных кампаниях, в которых тот принимал участие – от Заира до Ливии и Гренады, – ибо Фрицлю нравились войны, его привлекала конфронтация, следствие бесстрашия и цинизма. И чем подробнее были рассказы Джеймса, тем больше любопытства проявлял Фрицль. Вот так и было положено начало их игре.

– Например, я говорю «штык-нож», и каждый из нас рассказывает, каким образом ему удалось применить данное оружие. Затем твоя очередь называть слово на военную тему, – предложил Фрицль. – Такие замечательные слова, как «засада», к примеру… или «огонь». Ах, какое это фантастическое слово – огонь!

Поначалу Джеймс проявлял нерешительность. Независимо от избранного объекта, истории Фрицля неизменно оказывались во много раз интереснее рассказов Джеймса. Он получал огромное наслаждение от своих воспоминаний. Вероломное нападение превращалось в его устах в крестовый поход, казнь пленных на виселице – в неизбежный акт самообороны. Он говорил о заботе о своих боевых товарищах, о фронтовом братстве, о воинах, идущих в бой плечом к плечу, – и постепенно Джеймс, к своему удивлению, начал узнавать в рассказах Фрицля себя самого.

Обычно они общались так в течение нескольких часов по субботам. Джеймс успевал к этому времени проспаться после веселых пятничных посиделок за стойкой бара, Биргит занималась ребенком, Ригмор – домашним хозяйством, а они с Фрицлем, устроившись на первом этаже в самой дальней комнате, воскрешали прошлое. Тут ему предоставлялась возможность подержать в руках «Парабеллум» и убедиться в том, что весьма эффективное оружие можно изготовить из различных подручных материалов.

И такое общение могло продолжаться годами, если б в один прекрасный день между Джеймсом и Ригмор Циммерманн не вспыхнула ненависть. Все началось с совершенно обычной болтовни за ранним субботним ужином, когда тесть выпустил из клетки дикого зверя, задав всего лишь один неожиданный вопрос. Вообще-то, вопрос этот действительно был неуместным, учитывая, что за столом сидела крошка Доррит, однако Фрицля это не остановило.

– Как ты думаешь, что является для солдата худшим проступком – случайное убийство или случайная измена?

Джеймс, решив, что это продолжение их игры, попросил дочку пойти в сад поиграть, пока ее не позовут в дом. Конечно же, это была всего лишь очередная жестокая выходка Фрицля, однако когда, немного поразмыслив, Джеймс ответил, что случайное убийство, несомненно, хуже, Ригмор Циммерманн отвесила ему такую увесистую пощечину, что он отлетел в сторону.

– Свинья! – крикнула она, а Фрицль хохотал и барабанил пальцами по журнальному столику.

Джеймс был совершенно обескуражен, и, когда он отвел в сторону свою жену, чтобы она объяснила ему, что произошло, та плюнула ему в лицо.

– Только что ты попался, придурок. Я рассказала отцу с матерью обо всех твоих изменах, о том, как ты постоянно нас предаешь. Думал, тебе удастся выйти сухим из воды?