Селфи

Мона вроде была все та же, но кое-что изменилось. Тело было такое же стройное и по-прежнему вызывало у Карла вожделение, однако выражение лица стало другим. Красные губы – тоньше, узкие морщины над верхней губой пролегли глубже; кожа чуть посветлела, но тем соблазнительнее было к ней прикоснуться.

Это была его Мона, только немного постаревшая. Его Мона, которая вот уже несколько лет жила без него… Что произошло с ней за этот период?

Мёрк на секунду задержался взглядом на недолгой, но проникновенной улыбке, адресованной им с Ассадом, и сделал глубокий вдох ртом. Все его тело словно сотряс один мощный удар, и Карл почти ощутил физическую боль.

Заметила ли она его реакцию? Он, по крайней мере, предпочел бы, чтобы не заметила.

Мона повернулась к Розиной сестре, сидевшей рядом с ней в кресле.

– Мы с Ирсой изучили список, составленный Гордоном Тейлором, а также то, как и когда менялись записи Розы Кнудсен в блокнотах с так называемыми мантрами. Ирсе есть что сказать в этом отношении, насколько я успела заметить. Начнете, Ирса? А я по ходу дела буду дополнять ваш рассказ своими комментариями.

Рыжеволосая подражательница героиням фильмов Тима Бертона кивнула, казалось, глубоко затронутая ситуацией. «Заранее простите мне мои слезы», – говорил ее взгляд. Она глубоко вздохнула и приступила к повествованию.

– Многое из того, что я вам скажу, вы, вероятно, уже и так знаете, но я не в курсе, что именно, поэтому расскажу все. Очень странно, но я только сейчас вникла в записи Розы. И теперь вижу, что замечания Гордона совершенно справедливы.

Она выложила список перед ними. Карл знал перечисленные в нем фразы чуть ли не наизусть.

– Отец начал гнобить Розу, когда мне было семь лет, Вики – восемь, Лизе-Мари – пять, а Розе – девять. Не знаю точно, почему. Но как будто в восемьдесят девятом году произошло некое событие, после которого он совсем не давал ей проходу. С девяностого по девяносто третий год его нападки становились все серьезнее и серьезнее. Когда в девяносто третьем Роза начала писать, что боится, это более-менее совпало по времени с тем, когда она начала надолго запираться у себя в комнате. Она даже стала закрывать дверь на замок и открывала только мне или Вики. Мы приносили ей еду, ведь сестре надо было чем-то питаться. Мы должны были постучаться к ней несколько раз и убедить ее в том, что с нами нет отца, только после этого Роза отпирала дверь. Она выходила из комнаты, только когда ей надо было идти в школу или хотелось в туалет, причем туалет она посещала, только когда все спали.

– Вы могли бы привести несколько примеров психологического террора, которому ваш отец подвергал Розу? – попросила Мона.

– Это происходило по-разному. В его глазах, Роза совсем ничего не могла сделать нормально, и, как только подворачивался малейший повод, он разносил ее в пух и прах. Он высказывал ей, что она уродина, что никто на свете не захочет иметь с ней дело, что лучше б ей вовсе не рождаться на свет. И всё в таком роде. Мы затыкали уши, ибо это было невыносимо, и потому многое, к сожалению, уже позабылось. Мы с Вики и Лизой-Мари недавно обсуждали подобные моменты, и то немногое, что нам удалось вспомнить, поистине… – Ирса сделала несколько поспешных глотательных движений, чтобы подавить слезы, но ее глаза выдавали печаль и сожаление о том, насколько безучастно отнеслись они к трагедии Розы.

– Продолжайте, – подтолкнула ее Мона.

– Сейчас. В девяносто пятом году, очевидно, Роза предприняла контратаку. Разве не чувствуется это, когда читаешь фразу «Не хочу тебя слышать»?

Вопрошая, Ирса обвела взглядом присутствующих.

– Вы имеете в виду, что все эти фразы представляют собой своего рода внутренний диалог с отцом, причем он продолжается даже после смерти отца? – уточнил Карл.

Она кивнула.

– Совершенно точно. И в девяносто пятом Роза меняется – из запуганной и забитой она превращается в Розу, которая способна действовать решительно, и это явно связано с влиянием новой девочки, пришедшей к ним незадолго до этого. Насколько я помню, ее звали Каролина. Это была продвинутая девочка, она слушала рэп и хип-хоп, таких исполнителей, как Тупак, Шэгги и «Эйтболл», в то время как мы все тащились от бойз-бэндов – «Тейк Зэт», «Бойзоун» и так далее. Она переехала из Вестебро и отличалась абсолютной непримиримостью, которой заразила и Розу. Наша сестра вдруг стала носить одежду, которая больше всего раздражала отца, и стала затыкать уши руками, как только он приближался.

Карл хорошо представлял себе эту картину.

– Но все-таки он не бил ее?

– Нет, отец был гораздо более изощренным. Ему удалось запретить нашей матери прибирать комнату Розы. Или он старался наказать ее лишением карманных денег. И всячески покровительствовал нам с сестрами, игнорируя Розу.

– А вам это казалось абсолютно нормальным? – поинтересовался Мёрк.

Ирса уклончиво пожала плечами.

– Тогда мы считали, что Розе было все равно. Что она по-своему справляется с ситуацией.

– А как реагировала мать? – спросил Ассад.