Селфи

Ирса поджала губы и лишь через полминуты смогла продолжить свой рассказ. Взгляд ее беспокойно бегал повсюду – таким образом она старалась избежать прямого визуального контакта с собеседниками. Так продолжалось и после того, как она заговорила.

– Мать всегда была заодно с отцом. Ну, не то чтобы она поддерживала его всерьез, но по крайней мере никогда не осмеливалась перечить ему в открытую или защищать Розу. А когда один-единственный раз она все-таки осмелилась вступиться за дочь, отец обратил свои тиранские замашки и против нее. Такова была цена бунта Розы. Это можно проследить по девяносто шестому году, когда мама в конце концов сдалась и также начала оскорблять Розу. С высоты прожитых лет можно сказать, что ее как будто затянуло вихрем отцовских выпадов.

– Значит, поэтому Роза взывала о помощи к матери в блокноте за девяносто шестой год… Но получила ли она эту помощь?

– Мать уехала, и Роза оказалась практически беззащитной. За это она возненавидела мать.

– После отъезда матери Роза переключилась в блокноте на надпись «Тварь».

Ирса подтвердила эти слова и потупилась.

Здесь вмешалась Мона.

– После этого Розе стало хуже. И хотя с учебой в гимназии она справлялась неплохо, травля со стороны отца все усугублялась. В конце концов она осмеливалась делать лишь то, что требовал от нее отец. И когда после окончания школы тот заявил, что отныне она должна полностью оплачивать свое проживание в его доме, Роза согласилась на работу в администрации сталепрокатного завода, где работал отец. Спустя полгода он погиб в результате несчастного случая на производстве. Роза стояла в этот момент рядом и оказалась свидетельницей того, как отца расплющило стальной плитой. «Помоги мне» – вот что принялась писать она после этого.

– А как вы думаете, почему?

Ирса взглянула на Карла, мрачная, как сама смерть. Возможно, теперь она в полном масштабе осознала степень их с сестрами пассивности. По крайней мере, ответить она так и не смогла.

И снова ей на выручку пришла Мона:

– Ирса объяснила мне, что они с сестрой не знали наверняка, что происходило, так как в тот момент Роза съехала. Но нет никаких сомнений в том, что она находилась в состоянии постоянного шока и постепенно скатывалась в глубокую депрессию. К сожалению, сестра вовремя не обратилась за лечением, а потому со временем все больше и больше впадала в уныние. Пессимизм и угрызения совести за все подряд заставляли ее совершать странные поступки. Она начинает посещать бары и соблазнять там мужиков. Спит с кем попало. Заводит целую череду знакомств на одну ночь. И, вступая в интимные связи, играет разные роли. На самом деле она просто больше не желает оставаться собой.

– Что насчет мыслей о самоубийстве? – спросил Карл. – Наверное, сразу они не возникали, да, Ирса?

Та покачала головой.

– Нет. Она просто хотела уничтожить себя как личность и стала одеваться как мы, ее сестры. Представляла себя кем-то из нас, возможно, потому, что отец не издевался над нами и со временем у всех нас появилась нормальная семейная жизнь, во многом благодаря ей, потому что она всегда переживала за нас и изо всех сил старалась помочь, – чуть слышно продолжала Ирса. – Хуже всего было при смене тысячелетий. В тот новогодний вечер мы собрались все вчетвером, что бывало довольно редко. Все мы пришли со своими парнями, и только Роза была одна, и она явно чувствовала себя не лучшим образом. Сразу после того, как мы спели новогоднюю песню, Роза заявила, что с нее хватит и что это будет последний ее год. А потом, через несколько недель после Нового года, на дне рождения Лизы-Мари мы увидели, как она сидела и крутила в руках ножницы, как будто собиралась порезать себе запястье. – Ирса вздохнула. – Тогда это была просто забава, но в прошлом году, когда ее положили в Нордванг, она действительно почти перерезала себе вены на обеих руках. – Она вытерла глаза рукой и еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. – По крайней мере, тогда нам удалось убедить ее сходить к психологу. Вообще-то, это была заслуга Лизы-Мари, нашей младшей сестры, к которой Роза всегда была привязана больше всего.

– Прекрасно! А тот самый психолог, случайно, не может помочь нам разобраться в происходящем? – спросил Мёрк. – Ирса, вы помните его фамилию?

– Девушки пытались с ним поговорить, Карл, но он сослался на врачебную тайну. Ирса назвала мне его имя. Это Бенито Дион. Вообще-то я его знала. Талантливый психолог, он преподавал нам когнитивную…

– Ты сказала «знала». То есть его уже нет в живых?

Мона покачала головой.

– Сейчас ему было бы более ста лет.

Проклятье!

Карл тяжко вздохнул и опустил взгляд на список Розиных «мантр».

– Я вижу, что в течение пары следующих лет она потихоньку вернулась к более стабильному состоянию – от «черного ада» через «тьму» к «серому». А затем, вероятно, сама себя убеждала «не думать» и даже не существовать. Она пишет: «не существую». Но что происходит в две тысячи четвертом году, когда внезапно появляется новый оттенок – «белый свет»? Вы в курсе, Ирса?