Село милосердия

Гришмановский нисколько не кривил душой. Конечно, он не был таким уж отчаюгой, хотя решительности и мужества было не занимать. Однако встречи с врагом безусловно побаивался. Когда они с Валей после долгих мытарств добрались наконец до Артемовки и вышли прямо на немцев, Афанасий Васильевич поначалу растерялся. Но, поразмыслив, решил: фашисты сегодня чувствуют свое превосходство над напуганными, подавленными страхом людьми. И если повести себя с ними на равных… Офицер, к которому обратился Гришмановский, а заговорил он с ним громко, требовательно, буквально опешил. Морская форма, которую тот и не подумал снять, тоже впечатляла. Немец окинул его удивленным взглядом и достаточно вежливо сказал; «Слушаю вас, герр доктор…»

— Вероятно, вы поступили правильно, — отозвался Поповьянц. — Поживем — увидим… Кстати, со мной здесь фельдшер, — сказал он, вспомнив о Саре. — Лидия Кулагина. Опытный медик.

— Опыт — дело хорошее, — нахмурился Гришмановский. — Только нам сейчас больше надежность нужна.

— Что вы имеете ввиду?

Гришмановский покосился на него с усмешкой:

— Женщина — существо слабое. Выдержит ли?

— Вы женоненавистник? — возмутился Поповьянц. — Она же наш, советский человек!

— Эх дорогой хирург, — вздохнул моряк, — время сейчас такое, всех проверяет на излом. У меня вот старший корабельный военфельдшер испарился. Был и весь вышел…

— Кулагина не испарится! Ручаюсь, — отрывисто бросил Поповьянц и неожиданно для себя добавил: — Жена мне она! — В следующую секунду он пожалел о сказанном, с ужасом подумав, как сможет теперь объяснить это Саре. Но слово вылетело, и отступать было поздно. — Да, жена! — повторил он уже менее уверенно.

— Тогда другое дело, нитка тянется за иголкой, — не обратив внимания на дрогнувший голос, примирительно сказал Гришмановский. — Вдвоем, конечно, легче. Я вот не знаю, где мои. Эвакуировал семью из Киева и след потерял… А медики нам нужны. Со мной тоже пришла медсестра. Она из местных — Валентина Голубь. По дороге случайно встретились…

Оба вышли из амбара. Солнце уже скрылось, и над полями во все небо разлился кровавый закат.

— Что будем делать дальше, Рафаэль? — глядя перед собой, спросил Гришмановский. — В Артемовне нет ни подходящего помещения, ни людей, которых можно было бы привлечь в помощь… До Борисполя рукой подать. Там ведь очень скоро появятся и комендатура, и гестапо. Нам от такого соседства, пока не поздно, надо ноги уносить куда-нибудь подальше, в глушь…

— У вас что-либо определенное на примете?

— Есть неподалеку небольшое село. Вы видели крестьян, помогавших заносить раненых в амбар? Эти люди по собственной инициативе пришли сюда. Ну не молодцы ли?

— Сюда-то они пришли, а согласятся свои дома подвергать опасности?

— Кучаково стоит в окружении болот. После обильных дождей к нему подобраться трудно. Хаты там вразброс стоят. Впрочем, лучше взглянуть самому…

— Согласен.

— Тогда оставайтесь пока здесь и с помощью крестьян тщательно прочешите весь район. А я отправлюсь в село на разведку…

Вдалеке послышался скрип колес. По дороге, подпрыгивая на ухабах, бойко катила повозка. Возница то и дело подгонял лошадь, покрикивая и подстегивая ее кнутом. Когда телега приблизилась, Поповьянц окликнул:

— Куда путь держите, Марк Ипполитович?

— Еще троих хлопцев подобрал. В село везу, — охотно пояснил Олексиенко, останавливаясь.

— Почему не в амбар? — спросил Гришмановский.

— Там и так навалом. Лаврентий Гаврилович наказал в школу возить. По хатам, куда смогли, уже разместили.

— А кто такой Лаврентий Гаврилович? — поинтересовался моряк.

— Наш директор школы. Они вместе с Горуновичихой так решили.

— Горунович — местная фельдшерица, — пояснил Поповьянц.

— А меня, дед, возьмешь с собой? Я разведчик.

— Ишь, разведчик! В бричке все одно места нет. Там лежачие. А ты, коли нужда имеется, следом поспешай.

— Строгий ты, однако, дед. Ну да я привычный: пешком так пешком. Показывай дорогу…

Олексиенко дернул было вожжи, но снова остановился.

— Совсем забыл. — Он достал из-под соломы сверток и протянул Поповьянцу: — Бери, доктор. В брошенной санитарной машине нашел. Без врачебной формы тебе негоже. Прощай!

Стук колес давно затих на дороге, а Поповьянц все еще стоял на месте, зажав под мышкой белый халат и задумчиво глядя в затягивающуюся туманной дымкой даль. Потом он медленно натянул халат, привычно завязал тесемки и пошел в амбар. Нужно было продолжать обрабатывать раненых.

7. С МИРУ ПО НИТКЕ…

По обычно сонным зеленым улочкам Кучакова нескончаемо двигались повозки. Перестук колес, скрип стареньких, запряженных волами возов смешивался со стонами раненых, выкриками возниц, понукавших усталых животных. Выбегавшие из хат бабы жалостливо глядели на скорбное шествие с тайной надеждой: «Может, и мой где-нибудь тут?» От двора к двору неслось.

— Родненькие!

— Страдальцы!

— Шо ж воны с вами сробыли, проклятущие!..

Бабы совали красноармейцам яйца, лепешки, куски сала, а чаще выносили крынки с молоком, ковшики с водой.