Село милосердия

В глазах рябило от окровавленных повязок. Мест на подводах всем не хватало. Те, кто хоть как-то был в состоянии двигаться, ковылял следом, вцепившись в края брички.

Второй день текла по селу река человеческих страданий. У церкви, где скрещивалось несколько дорог, она разветвлялась на тропки, бежавшие в разных направлениях и упиравшиеся в дома сельчан. Одна за другой заполнялись хаты. Потеснив своих, крестьяне старались освободить для бойцов как можно больше места.

В «куркульской» избе Ирины Расич уместилось шесть человек. У Ольги Комащенко тоже шестеро. Григорий Тригубенко сумел пристроить четверых — больше не вместилось. Ганна Семеновна взяла к себе троих.

И так везде. В селе не оставалось хаты, где бы не приютили раненых воинов. Укладывали в горницах на парадной кровати и прямо на пол, на печах и на сеновалах, во флигелях и даже в банях. Но мест катастрофически не хватало. И Горунович, окончательно растерявшись, сказала мужу:

— Ума не приложу, Иван, что делать дальше. С двадцати возов уже разместили около ста человек. А в Артемовне, сам видел, раза в три больше наберется.

Никто ее не уполномочивал, тем более не заставлял возиться с ранеными. Но в селе не было других медиков, и не оказать покалеченным бойцам Красной Армии посильную квалифицированную помощь Евдокия Степановна не могла. Она считала себя в ответе за все происходящее. Людей следовало разместить, напоить, накормить, организовать за ними уход. А как это сделать, Евдокия Степановна представляла себе пока смутно.

— Что ж тут думать? Не о себе хлопочем. У нас есть школа, она сейчас пустая стоит, — отозвался Гладун. Сам он только вернулся из Артемовки, где занимался захоронением погибших. Билык еще утром предлагал занять школу под лазарет.

— И то верно, — обрадовалась Евдокия Степановна. — Пошли к Лаврентию Гавриловичу!..

Школа в Кучакове была построена еще в начале века, называлась сперва церковно-приходской и размещалась в здании по тем временам добротном — кирпичном, под железной крышей. Из детей богатеев набиралось не более двух классов, и помещения хватало. После революции, когда в школу пошли все сельские ребятишки, она сразу оказалась тесной, и тогда наискосок через улицу выстроили еще одно здание, чуть просторнее, тоже одноэтажное, только деревянное. В конце тридцатых годов, после организации сельхозартели, село разрослось. По решению правления колхоза школе было отдано третье здание, стоявшее чуть на отлете. Это был довольно просторный деревянный дом в несколько комнат с пристройкой, где для ребят оборудовали раздевалку.

В этих-то трех школьных зданиях и было решено разместить раненых. Ну а уж для тех, кто не поместится и туда, в резерве оставались помещения сельсовета и клуба, не считая детского сада, расположенного за домом Василия Ерофеевича Дворника.

Когда Горунович и Гладун пришли в школу, там вовсю уже шла работа. Ребята-старшеклассники под руководством директора выносили из классов парты, составляя их во дворе, девочки старательно мыли полы и окна, со скотного двора тащили солому для подстилки.

— Никак не придумаю, чем солому застлать, — посетовал Билык. — Колючая. А у нас даже брезента нет.

— Придется покрыть шинелями да солдатскими плащ-накидками, — сказал Гладун.

— Они ж грязные, Иван, нельзя, — возразила Горунович.

— Слишком много хочешь, Евдокия, — развел руками Гладун. — Чем богаты, тем и рады…

— Думаю, надо в вагонах поискать. Там и белье должно найтись, и медикаменты.

— Ты санпоезд имеешь ввиду? — спросил Гладун.

— Ну да, тот, что за селом фашисты разбомбили. Несколько пульманов, я видела, уцелело. Их повалило, но внутрь залезть можно.

— А если там немцы охранение выставили? Постреляли же они из того санпоезда врачей и сестер? Прямо возле насыпи из автоматов покосили.

— Я попробую, — сказал Билык. — Надо только подводу найти.

— Тогда и я с тобой! — решительно заявил Гладун.

К школе тем временем подкатил на телеге Александр Илькович Лукаш, доставивший из Артемовки очередную партию раненых. Долговязый, хмурый, он держался подчеркнуто молодцевато, точно солдат на смотру: плечи расправлены, грудь вперед. В движениях медлителен, вальяжен, как и его волы, при которых Лукаш состоял в колхозе с незапамятных времен.

Бойцов начали заносить в помещение. Тем, кто не мог двигаться, помогали легко раненные. Лукаш же, скрутив цигарку, подошел к Гладуну.

— Так что семьдесят три человека перевез, — не без гордости сообщил он. Лет Лукашу было за пятьдесят, но волосы оставались густыми, темными, лишь в усах пробивалась седина. — Поначалу мы с жинкой Анной Андреевной возили, — затягиваясь, произнес он доверительно. — А потом я ей сказал: треба хлопцам еду сготовить. Им харч подавай для пополнения силы. Вот и поехали мы с Васькой, — кивнул он на верткого, такого же черноголового, как отец, паренька, с важным видом стоявшего возле повозки с кнутом в руке. — Не дивись, Иван, шо малый, с быками справляется запросто. Брат Трофим тоже помогал…

— А другие сколько перевезли? — поинтересовался Гладун. — Знаете?