Село милосердия

— Не следует впадать в подозрительность, Евдокия Степановна. Уж кто другой, а вы-то должны понимать, что медик, если только он имеет хоть малейшую возможность, должен сделать все, чтобы помочь раненым. Во имя спасения людей можно пойти на любой риск и даже на некоторый компромисс с врагом.

— Может, и так, — устало согласилась Горунович. — И вы думаете, фашисты нас не тронут?

— Не уверен. Но надо сделать все, чтобы этого не случилось. — Гришмановский помолчал, потом раздумчиво сказал: — Те немцы, с которыми мы сейчас столкнулись, ушли или уйдут на фронт. Они уже не опасны. А вот когда в округе будет создана гитлеровская администрация… Тогда не исключаю, что нам придется с ними как-то договариваться, а то и на поклон идти…

Горунович пожала плечами. Все, что говорил незнакомец, звучало не очень убедительно. Но делать было нечего. Ни ей, ни ее сандружинницам не под силу справиться с потоком раненых, прибывавших в Кучаково.

— Ладно, проходите, — распахнула дверь в школу Горунович. — Если вы действительно врач, сами найдете, чем заняться.

Моряк вошел в помещение и как-то незаметно сразу включился в работу. Указания его были лаконичными, настолько деловыми и конкретными, что ни у кого не вызвали сомнений.

— Тяжело раненных сосредотачивайте в каменном здании, — распорядился он. — Операционная будет здесь, в угловой комнате. Она самая светлая.

— Вы и за хирурга сможете? — удивилась Горунович, и в голосе ее послышалось неподдельное уважение.

— Я — нет, — ответил моряк. — Но хирург есть. Он в Артемовне и скоро прибудет.

В сопровождении фельдшера Гришмановский переходил из одного школьного здания в другое. Ему все важно было увидеть собственными глазами и лично выяснить, есть ли неподалеку питьевая вода и как организовать ее ритмичную доставку, кто возьмется стирать обмундирование и отдельно бинты, где брать продовольствие…

Олексиенко, все еще стоявший на дороге возле повозки, нерешительно подошел к моряку и, преодолев смущение, сказал:

— Извиняйте, товарищ! Вы кто ж такой будете?

— Поздно проявлять любопытство, дед, — рассмеялся Гришмановский. — Мог бы поинтересоваться в пути.

— Тогда несподручно было. Я же заместо «скорой помощи» работал. А сейчас последнего хлопца сдал — почему не поговорить…

— Марк Ипполитович у нас на все руки мастер, — вмешалась в разговор Горунович. — А уж какой принципиальный!

— Важное качество в характере! Пойдешь ко мне завхозом, дед?

— А ты над чем начальник-то будешь? — осторожно, не торопясь давать согласие, спросил Олексиенко.

— Над госпиталем. Разве не ясно? Раненых лечить будем. Но их еще во что-то одеть надо да накормить, что особенно сложно. Планового снабжения нет и не предвидится. Хозяйство придется создавать самим. Вот и предлагаю тебе, как человеку принципиальному, значит, честному, его возглавить.

— Оно можно бы, только…

— Что мешает?

— Будут ли слушаться? Я ж рядовой колхозник.

— Вчера рядовой, а сегодня руководитель. Война все карты смешала. А насчет послушания не волнуйся, я тебе документ выдам.

— С печаткою?

— Обязательно. Даже по-немецки должность запишу. Значит, договорились, Марк Ипполитович? — Гришмановский протянул Олексиенко руку. — Первым делом завтра собери артель из мужиков покрепче. Необходимо в округе осмотреть каждую брошенную машину, каждую повозку. Там найдется НЗ: продукты, комплекты одежды, белье. Брать все! Учет возлагаю на тебя. И куда свозить — сам придумай. В общем, проявляй инициативу.

— Краше всего свозить в сельпо. Там склад есть.

— Добро. Действуй, дед!

Олексиенко вскочил в телегу и умчался. А на дороге снова послышался скрип повозок и голоса.

— Еще везут, — вздохнула Горунович, — конца не видно… Ульяна, ты, что ли?

— Кому еще быть, — отозвалась Хобта. — Ой, кто это? — испугалась она, увидев Гришмановского.

— Доктор. Заведовать лазаретом будет.

— Каким еще лазаретом?

— А таким, где раненых на ноги ставить будем.

— И кто ж его до нас послал? — не сводя глаз со статного моряка, спросила Ульяна, упорно обращаясь только к фельдшеру.

— Сам пришел по доброй воле, — вмешался Гришмановский, которому надоел разговор о нем в третьем лице. — Разве так не бывает? А вы, насколько я уловил, сандружинница?

— Лекаря мы никудышные. Совсем мало у Евдокии Степановны учились. Кто же знал, что война придет! Зато я вам настоящего помощника привела. Поди сюда! — позвала Ульяна. — Да отцепись от воза. Уже добрались до места.

Из темноты выступил высоченный худой красноармеец с забинтованной рукой и что-то пробормотал.

— Ты по-людски говорить разучился? — прикрикнула Хобта. — Отвечай, кто ты есть!

— Санинструктор я, — выговорил наконец красноармеец. — Цыпкин Александр Захарович. Можно звать Сашей. Рана у меня легкая.

— Вот и хорошо. Завтра придешь и займешься делом, — распорядилась Горунович. — А пока пристрой его, Ульяна, к кому-нибудь в хату. Кто с тобой еще из Артемовки прибыл?

— Дворники. Василий Ерофеевич с сыном. И Софья. Они до дому подались. За их хатой детский садик. Туда тех, кто не дюже тяжелый, собирают. Лекарь у них свой объявился…