Село милосердия

— Как не знать? Со всеми в Артемовке встретился. Значит, так… Томилин Вася сорок бойцов доставил, братуха его Демьян — трохи больше. А вот Григорий Дорофеич Литвиненко, тот человек за восемьдесят уже привез. Столько же Василь Дворник с сыном. Родион Пащенко не очень от них отстал, даром что хворый…

— Дело к тебе есть, Александр Илькович, — вмешался в разговор Билык.

— Слушаю вас, Лаврентий Гаврилыч.

— К разбитому санпоезду не подвезешь? Медикаменты нужны, а там, надеемся, не все сгублено. Только сам знаешь, если немцы поблизости, нас могут и недобро встретить. Настаивать права не имею.

Лохматые брови Лукаша угрожающе сошлись над переносицей, на высокий крутой лоб набежали гневные морщины.

— Ты за кого меня принимаешь, уважаемый Лаврентий Гаврилыч? — обиженно сказал он, от негодования переходя на ты. — Лукаши еще никогда труса не праздновали. — Он отобрал у сына кнут и, велев тому, чтоб стрелой мчался домой, скомандовал: — Сидай, директор. Сидай и ты, Иван Степанович, коли с нами…

Горунович поглядела вслед удаляющейся повозке, и сердце ее сжалось. Вернутся ли? Ведь все может случиться!.. Однако предаваться горьким мыслям было некогда, и она заторопилась в школу. Раненых везли и везли. К вечеру их число перевалило за четыреста. Кто мог предположить, что в их небольшом селе сможет расположиться столько пришлого народа? Сумеют ли девчата управиться с таким количеством нуждающихся в помощи людей? В сандружине всего двадцать семь человек, опыта у них кот наплакал. Конечно, другие женщины помогут убрать, накормить, а дальше что?

Верные и неизменные помощницы тем временем без дела не сидели. Все крутились, как заведенные. Юркая Катя Кон-ченко и быстроногая Наталка Олексиенко метались по коридорам, нося ведра с водой, подавая напиться то одному, то другому. Лидия и Одарка Пащенко, обе худенькие, подвижные, большеглазые, притащили из дому огромную кастрюлю борща и кормили тех, кто сам не мог держать ложку.

Ганна Семеновна двигалась степенно, что не мешало ей поспевать всюду. Крупная в кости, сильная, она и бойцов перетаскивала, и раны бинтовала. В паре с ней расторопно действовала Варвара Соляник. Опыт общения с больными у нее был поболее других: она хоть и недолго, но уже практиковала в медпункте у Горунович.

Девчата не гнушались никакой работой, стаскивали с солдат пропитанное кровью белье, обмывали их, одевали в чистую, прихваченную из дома одежду. Раненые изголодались. Некоторые не ели по два дня, и покормить их сейчас, справедливо считали девчата, первейшее лекарство.

Еду варили всем селом. Варили в кастрюлях, ведрах, чугунках. Кто в хате, кто в сарае, а кто прямо во дворе. Дымились печи. Полыхали костры. Каждый нес все, что имел: сало, яйца, сметану, мед. Бидонами, крынками тащили молоко. Вереницей тянулись к школе бабы с котомками и узелками в руках: «Годуйте хлопцив! — приговаривали, передавая сан-дружинницам свои приношения. — Хай поправляются!» Уходили одни, появлялись другие. И так час за часом — до самой темноты.

Уже в сумерках Евдокию Степановну окликнули с улицы. Она выскочила из здания школы, увидела Олексиенко.

— Вам чего, Марк Ипполитович? — спросила отрывисто. — Болтать мне недосуг…

— Тут один человек к тебе, Степановна….

Только сейчас Горунович заметила стоявшего возле Олексиенко незнакомого мужчину. Лица в темноте не разглядеть, но по всему чувствовалось, что это не раненый. Человек в разговор вступать не спешил, разглядывая ее внимательно, с пристрастием.

За последние недели Горунович повидала немало разного народа. Через село шли отступающие, беженцы, окруженцы, гражданские и военные всяких рангов. Пришедший же с Олексиенко человек не походил ни на одного из этих людей.

— Так вы и есть фельдшер Горунович? — спросил он.

Голос был низкий, с хрипотцой, точно простуженный. Манера держаться властная, самоуверенная. Во всяком случае моряк — Горунович наконец разглядела, что на незнакомце форма морского командира, — не походил на человека, который чего-то опасается. А ведь тут был вражеский тыл, следовательно, весьма вероятна встреча с немцами, а то и с предателем.

«А может, он подосланный? — мелькнула мысль. — Прикидывается, в доверие хочет войти!..»

— Что вам угодно? — сухо спросила Горунович.

Моряк улыбнулся. Нетрудно было вообразить, о чем подумала женщина, и уже иным тоном он представился.

— Вы доктор? — недоверчиво переспросила она.

— Диплом предъявить не могу, а вот личную печать врача — пожалуйста.

Она настолько обрадовалась, что не заметила иронии. И, порывисто подавшись вперед, воскликнула:

— Боже мой, какая удача! Вы не представляете, сколько у нас людей нуждаются в немедленной помощи.

— Почему не представляю? Я сам направлял сюда из Артемовки раненых бойцов.

— Из Артемовки? — переспросила она, сразу насторожившись. Подозрение вспыхнуло с новой силой. — Там ведь немцы! Как же они отпустили вас, красного командира?

Моряк не без горечи сказал: