Семь баллов по Бофорту

Во время длительных перекочевок, когда уже не хватало сил, моржонок подплывал к моржихе подобрей и карабкался ей на коричневый, в белых трещинах загривок. Некоторые сердито прогоняли его, но были и такие, что терпеливо везли маленького подкидыша. Он по-прежнему таскал моллюсков из-под носа у неповоротливых старых моржей. Как память об этом остался глубокий рубец на плече — след от удара клыка. Моржонок терпеливо голодал, если долго не попадался косяк сайки. А когда становилось невмоготу, подкарауливал крикливых, шустрых топориков, любопытных краснолапых чистиков и даже стал набрасываться на маленьких кольчатых нерп, мясо и жир которых нравились ему несравненно больше, чем чайки или утята. В стаде стали побаиваться его хищного, вероломного нрава. Однако моржонок не был злым, он просто хотел выжить. И не его была вина, что в немудреном мире моржей выживают только сильные и хитрые. Голодая, он запомнил каждую отмель и лагунку, где можно было хорошо поживиться; уставая больше других, он знал каждую излучину, где можно передохнуть. И когда у него отросли тяжелые бивни, а грудь и шея покрылись рыжеватыми шишками, ни один морж не рискнул бы посягнуть на приглянувшуюся ему самку или потревожить его на лежбище. После гибели старого моржа-вожака он стал предводителем стада. Охотники-эскимосы на Беринговом побережье, завидев свирепую голову со страшными бивнями, рассекавшую волны, как торпеда, предпочитали, не стреляя, пропустить косяк. Морж-хищник, или келюч, со старым шрамом на шее внушал им мистический страх. У каждого на памяти был случай, когда вот такой разъяренный келюч в щепы разносил байдары или даже топил вельбот.

Однажды хитрый, сильный умка, шастая по льдам в поисках нерпы или лахтака, изрядно проголодался и, завидев льдину, на которой мирно храпели два моржа, поколебавшись, направился к ней. Обычно белый медведь не нападает на моржей, но тут голод заглушил осторожность. Медведь выбрался на льдину с подветренной стороны и, отталкиваясь подошвами ног, упрятанных от мороза в длинные белые «штаны», пополз к моржам, то и дело замирая на месте, как грязноватый снежный сугроб. Самка спала, уставив в небо рыжее брюхо и ровные, как у всех самок, клыки. Но самец был подозрителен. Проснувшись, он, как нерпа, стал чутко вынюхивать воздух и крутить головой. Не учуяв ничего подозрительного, он вроде бы успокоился и даже задремал, но когда умка, собравшись в комок, готовился к последнему прыжку, чтобы вцепиться в жирный моржовый загривок, тот, подобрав задние ласты, вдруг сам сделал огромный скачок навстречу медведю. Обескураженный умка хватил моржа лапой по загривку, однако зубы пустить в ход не успел. Морж, взревев, неуклюже метнулся в сторону, подставив умке сабельные свои клыки. Медведь, присев на снег, прикинулся равнодушным. И когда доверчивый морж уже должен был поверить в его доброжелательство, стальные мускулы легко подбросили умку вверх — туда, где за громадным моржовым телом волочились задние ласты. Но это был злой и умный морж. Он не поверил умке и ждал этого прыжка. И в тот момент, когда медведь, предвкушая солоноватый вкус моржовой крови, распластался в прыжке, чтобы стиснуть в мощных лапах круглый моржовый череп, его встретили острые, как пика, бивни. Обрушив на голову медведя передние ласты, морж погрузил ему в горло длинный тяжелый клык. Медведь, еще хрипя, отбивался, но удары были слабы и неточны. Обливаясь кровью, умка зарылся головой в снег и затих. А морж со своей подругой тут же ухнули в море — подальше от неприятного места.

Охотники, видевшие с дальней льдины эту редчайшую схватку, не преминули по всему побережью разнести легенду о бесстрашном, могучем келюче.