Семь дней до сакуры

Главный злодей тебя рубит катаной, ты падаешь, серебряные волосы взметнулись в последний раз… здорово.

– Санечка, зачем такую красивую девушку рубить на кусочки? – заметил подошедший Брамс. – Её надо использовать в мирных целях. Посмотри, она тебе таки никого и не напоминает?

Вся секция уставилась на Инну. Та аж бордовая сделалась от смущения.

– Такая расцветка тоже ничего, но лучше верни прежнюю окраску, – приказал белобрысый. – Брамс, ты прав, как всегда, аж противно. Это же вылитая кицунэ!

– Причём кюби-но кицунэ, девятихвостая и серебряная, – уточнил Брамс. – Конечно, я прав.

– Хвост серебристо-чёрной лисы у меня есть, – сказал белобрысый. – У матери на воротнике. Ничего, сейчас уже не зима, авось мама не заметит. Итого один хвост имеется. Ещё восемь надо где-то брать.

– Обойдёмся одним, – сказал подошедший сенсей. Он всё это время тренировал шестерых с мечами, не отвлекаясь на происходящее. – Сашка, продумай сюжет. Кицунэ может и спокойно сидеть на дереве, не обязательно ей мечом махать. А вы вокруг устраиваете показательный бой.

Инна сразу вспомнила ту псевдояпонскую гравюру с сидящей на ветке девушкой-лисой.

– Всё! За работу! – приказал сенсей. – Борис, за тобой музыкальное сопровождение согласно фамилии. Аля и Катя делают цветы сакуры из туалетной бумаги, я как раз розовую купил. За ветку отвечает Алекс. Ваня, ты…

– Да знаю, знаю, – проворчал худощавый брюнет с хищной улыбкой, слегка похожий на японца и совсем не похожий на Ваню. – Опять делать сямисэ́н из балалайки.

– Ксенечка, детка, ты таки собираешься сражаться нагинатой или ты собираешься любоваться на свою бесспорно прекрасную сестру до тех пор, пока не зацветёт сакура? – спросил Брамс.

Ксюха тут же встала в стойку, задрав нагинату в небо совершенно неканонически.

В левом углу зала уже натягивали занавес – репетировать кукольный спектакль про Колобка. Белобрысый Сашка учил наизусть воодушевлённо и очень громко: «Жили-были дед да баба на окраине Кио-о-о-о-ото!» Оконные стёкла резонировали в такт со строчками.

– Ужас как орёт, – прошептала Инна. – Хуже, чем О-Цюру.

– У него брат почти глухой, он привык дома кричать, чтоб тот услышал, – тоже шёпотом пояснила та девочка, которая Пушкина. – Ничего, это только по первости раздражает, а мы уже и не замечаем. Он красиво читает, с выражением. Мне нравится.

– Мне тоже нравится, – согласилась Инна. Ей всё тут нравилось, особенно когда её хвалили. – А ещё я могу помогать делать цветы сакуры.

В общем, когда Ксюха и Инна вернулись домой, было уже очень поздно. Их даже поругали, хотя Ксюха честно отзванивалась.

– Ма-а-а! – сказала О-Цюру. – Вы меня сегодня совершенно не гладили. Это совсем мяу с вашей стороны.

– Извини, пожалуйста, – сказала Ксюха. – Видишь, мы поздно пришли, такой день безумный. Я тебя сейчас поглажу.

Ксюха забралась в постель, обняла О-Цюру и заснула мгновенно, будто её выключили. Инна, взбудораженная своим успехом, спать не могла. Какое-то время она лежала в темноте очень тихо. Потом глаза закрылись, под веками замелькали огненные колёса и вспышки… и ей приснился тихий-тихий разговор:

– Ты же обещала. Ты обещала, что мы уйдём сегодня. Дворец королевы кошек ждёт тебя, бедняжку.

– Я обещала. И я собиралась уйти, честное слово. Но не могу же я сейчас вскочить, вырваться из рук девочки. Я же её разбужу, а она устала. Мы уйдём завтра, ладно? Что такое один день, один последний день, когда впереди вечность?

– Хорошо, – вздохнули где-то на столе. – Я подожду ещё один день. Но это твой последний шанс. Потому что дальше луна пойдёт на убыль и мне нужно будет вернуться.

– А если я уйду с тобой в следующее полнолуние?

– Ну ты же умная кошка. До следующего полнолуния целый месяц. А твой живот болит всё сильнее и сильнее. Поверь, я пришла в последний момент.

– Ш-ш-ш… не разбуди девочек.

Глава семнадцатая Что такое, что творится – с веток сыпятся лисицы

(пятница, шестой день каникул)

У Инны была простая роль: она сидела довольно высоко над полом на какой-то подвешенной к потолку кривоватой палке, изображающей ветку сакуры (каждый цветочек из туалетной бумаги был величиной с Инкину голову). Вся её задача заключалась в том, чтобы демонстрировать распущенные по цветастому кимоно серебряные волосы и лисий хвост. И постараться не свалиться, конечно. Внизу под ней кипела битва, сверкали катаны, гремел зубодробительной громкости киай – боевой клич. По децибелам Инна опознала Сашку. Она никак не могла понять, кто наш, а кто не наш и за кого надо болеть. Она увлеклась, слишком сильно свесилась с «ветки» и брякнулась прямо в гущу сражения.

По залу пронёсся шёпот ужаса – девочка упала прямо на мечи! Но белобрысый Сашка, насмерть не похожий на японца, поднял её и символически куда-то унёс, оставив зрителей в приятной неуверенности о дальнейшем ходе событий. Остальные досражались уже без них. Инна расстроилась, что испортила номер и подвела ребят, но Сашка её оглушительно утешал: