Семь дней в июне

Шейн мог жить похотливой, необременительной жизнью, потому что он ни перед кем не отчитывался. Его книги читались воздушно легко и звонко, потому что таким был он сам. Вызывающе беспринципный и ни перед кем не отчитывающийся. Ему не нужно было отвечать за свои слова, присутствовать в чьей-то жизни или выполнять свои обещания.

То, что между ними произошло, не выдумка, и Ева не могла винить его за то, что он снова влюбился в нее. Но она винила его в том, что он заставил ее поверить, будто бы готов к новому этапу отношений.

И заставил Одри поверить в это.

Она написала карточки для гостей. Она была так рада видеть меня взволнованной и счастливой.

Запутавшись в чувствах унижения, ярости и печали, Ева извинилась перед Одри и направилась в дамскую комнату. Она чувствовала, что у нее наворачиваются слезы, но не могла допустить, чтобы дочь это увидела. Когда она оказалась в ванной, ни одна слезинка не упала, и, глядя в зеркало, она двенадцать раз безрезультатно кривила лицо.

«Ты колоссальная идиотка, – сообщила она себе, и выражение ее лица стало ледяным. – Сколько раз тебе нужно преподать этот урок?»

* * *

Стоя на регистрацию в аэропорту возле стойки компании «Дельта», Ева в отчаянии поняла, как сильно она будет скучать по дочери. В последние дни ее едва не смело шквалом чрезвычайных ситуаций, но с Одри, как всегда, все будет хорошо. На следующий год у нее было место в Чеширской подготовительной школе. Все лето будет веселиться с отцом и, возможно, наберется новейших идей (еще больше) в спа-салоне своей мачехи. Может быть, она впервые по-детски влюбится. И Евы не будет рядом. Но это нормально, потому что она знала, что растит сильную, умную, самодостаточную дочь, способную постоять за себя.

Держась за руки, Ева и Одри шли с очередью к службе безопасности. Пришло время летних каникул. Ева заключила Одри в крепкие, пробирающие до костей объятия.

– До свидания, моя милая, – сказала она, отпуская дочь. – Проведи время наилучшим образом, хорошо? И будь осторожна.

– Я буду, не волнуйся, – сказала Одри с улыбкой. – Знаешь что, мама?

– Да?

– Я знаю, что ты придумала для Шейна отговорку про IKEA. Я знаю, ты расстроена, что он не пришел. Но дай ему шанс. Он хороший. Я знаю, что все так и есть, и я лучше всех определяю характеры. Мама, ты отталкиваешь то, что не безопасно и не очевидно. Да, любовь не безопасна и не очевидна. Любовь – это риск. Рискни, мама.

Ева была так потрясена, что не знала, как реагировать на эту тираду. Вместо ответа она разразилась нервным смехом.

– Откуда ты знаешь, что любовь – это риск?

Одри закатила глаза.

– Ну ты что? Я знаю Lemonade[143] наизусть.

С этими словами ее очень мудрая девочка ушла. А Ева взяла такси и покатила прямо из аэропорта в дом 81 по улице Горацио. Она дважды позвонила в дверь. Он не ответил.

Еву пробрало до костей. Он давно ушел.

* * *

Шейн давно вышел из дома. В то утро, около семи часов, он проснулся от непрерывных звонков. Он вскочил, нащупывая в темноте телефон, и тут же подумал, что с Евой что-то случилось.

– Ева? Ты в порядке?

– Здравствуйте, мистер Холл. Это сержант Рид из департамента полиции Провиденса.

– Кто?

– Провиденс, Род-Айленд, – пояснил хрипловатый мужской голос.

– Ясно. – Он провел рукой по лицу и снова опустился на подушки. – Почему вы звоните мне в такую рань?

«Зачем вы вообще мне звоните?» – подумал он, ощутив внезапный приступ ужаса.

– У меня для вас неприятные новости.

Шейн мгновенно забыл о сне.

– Тай.

– Да.

– Что с Таем?

– Я звоню из больницы Род-Айленда. Вчера днем Тай попал в передрягу. Сцепился с другим подростком, освобожденным условно-досрочно. В него несколько раз выстрелили, и… и дела у него не очень хороши.

– Господи Иисусе. Что? Где? Он…

– Мы знаем только то, что стрелок украл у него двести долларов. И он может быть сообщником сестры Тая, Принцес. Они находились в заброшенном доме в Элмвуде. Тай упоминал о музыкальной студии.

Шейн уставился на стену. Он едва мог дышать.

– Мистер Холл?

– Но он выживет. Да? Он выздоровеет?

– Врачи не знают. Вы поблизости? Мальчик звал вас, а я не могу найти его опекунов.

– Я выезжаю.

– Спасибо. Как я уже говорил, он звал вас. И он в реанимации, один.

Шейн знал, каково это – быть таким несчастным и испуганным – и застрять в больнице, где нет рядом взрослого, которому не все равно, выживешь ты или умрешь. Нет мамы или папы, которые прилетят, чтобы тебя спасти. Чтобы сделать то, что, черт подери, должны делать все взрослые.

Он должен был сделать то, что обещал.

– Да. Хорошо, да, я выезжаю.

В горячке он заказал билет на единственный вылетающий в то утро рейс на 9:30 в Провиденс. Обратный рейс был в 16:00, так что он успеет на церемонию вручения премии Little.

И поскольку он ничего не мог с этим поделать, поскольку это было совершенно естественно, Шейн решил, что он виноват. Тай позвонил ему, а он не ответил. Тай пытался связаться с ним, а он был слишком занят, хотел быть счастливее, чем имел на то право.