Эта самоуничижительная шутка выдает глубоко скрытое беспокойство, характерное для многих коллекционеров. Все больше и больше людей покупают современное искусство, и вполне вероятно, что многие из купленных сегодня произведений потеряют в будущем всякую ценность, сохранив какую-то значимость только для самих коллекционеров. По прошествии времени большинство частных собраний будут казаться похожими на ветхие шелка ушедших эпох или на археологические находки, извлеченные из древней мусорной кучи. Их уже никто не назовет ценными и авторитетными. Они не смогут влиять на наше восприятие искусства.
Когда мы с Тейгером подходим к какому-либо стенду, дилеры вскакивают и спешат его поприветствовать. Многие уже устали за день, у них едва хватает сил отвечать на вопросы, и потому забавно видеть, как они оживляются. Тейгер каждому говорит что-нибудь приятное. Глядя на стенд, который производит совсем удручающее впечатление, Тейгер все равно хвалит его хозяина за отлично сделанные витрины. И хотя Тейгер сегодня ничего не приобрел у дилеров, с которыми останавливается поговорить, между ними чувствуется искреннее взаимное уважение. Все благодарят его за посещение своих стендов. Я же ощущаю себя не в своей тарелке. Тейгер изображает джентльмена и знакомит меня со всеми, называя по имени и фамилии. Дилеры ведут себя крайне вежливо, но, по-видимому, принимают меня за его очередную пассию. Я замечаю, как пожилой нью-йоркский дилер что-то шепнул Тейгеру на ухо. Мне не слышно, о чем говорят эти двое, но по их взглядам и по тому, как они поглядывают на меня, я могу угадать смысл сказанных слов: «Это последнее прибавление в вашей коллекции?»
Из телефона Тейгера доносится симфоническая музыка. Звонит дама – главный куратор крупного американского музея. Тейгер долго по-дружески беседует с ней: рассказывает о том, что ему удалось сделать, но при этом явно не ищет ее одобрения. Сообщая об основном сегодняшнем приобретении, он дразнит свою собеседницу: «Если вам это не понравится, тогда его возьмет…» – и называет имя. Человек, которого он упоминает, является главным куратором более предприимчивого конкурирующего учреждения, где находится прекрасная коллекция послевоенного искусства. Закончив этот разговор, Тейгер еще долго беседует с сотрудником известной галереи, которая недавно пережила большие трудности. Тейгеру импонируют эти связи. Он получает удовольствие от «поигрывания мускулами», ощущения своей роли в игре, особенно на том уровне, где покровительство может иметь общественное значение. Убирая телефон, он заявляет со злодейской усмешкой: «Моя цель – покупать работы, по которым потом будут сохнуть крупные музеи».
Я упрашиваю Тейгера показать мне купленный сегодня шедевр. Мы спускаемся на пролет ниже, сворачиваем за угол и вдруг
20 часов.
До закрытия ярмарки уже меньше часа. Среди уставших покупателей, плетущихся к главному выходу, бодро прогуливается одинокий ковбой. Это Сэнди Хеллер. Он приветствует меня, помахивая телефоном в одной руке и планом ярмарки в другой. Тридцатичетырехлетний художественный консультант носит широкую рубашку навыпуск, с закатанными рукавами. «Ну что ж, похоже, мы увезем отсюда штук сорок отличных вещей», – говорит он торжествующе. Хеллер управляет коллекциями произведений искусства, принадлежащими шести денежным магнатам с Уоллстрит, некоторые из них являются миллиардерами. Им всем от сорока до пятидесяти лет. «Люди они семейные, – рассказывает Хеллер. – Все знают и уважают друг друга. Кое-кто даже дружит». Хеллер не вдается в детали, поскольку это нарушило бы строго конфиденциальное соглашение, но хорошо известно, что один из его клиентов – Стив Коэн, чья коллекция оценивается в 500 миллионов долларов и включает в себя «Акулу» Дэмиена Хёрста. Согласно «Бизнес уик», хедж-фонд Коэна «постоянно контролирует три процента дневного оборота Нью-Йоркской фондовой биржи» и кредо этого человека – «получать информацию раньше всех».Я прошу Хеллера рассказать, как он провел день.