Семь домов Куницы

— Ни одной двойки и «очень хорошо» по поведению. Тогда разрешу спорт, — таково условие. Наказание задумано в воспитательных целях, потому что иначе на Пельку повлиять уже практически невозможно; но вместо того, чтобы мобилизовать Пельку, оно её угнетает. Она знает одно — у неё отобрали то лучшее, что она может дать, и имеет такой вид, как будто у неё умер кто‑то из близких.

— Если будешь учиться хотя бы на «удовлетворительно», подумаем об определении тебя в спортивную школу, — обещает Суровый, но Справедливый. Не вспоминает, что уже пытался всучить им Пельку, но ничего не вышло. Кто по доброй воле захочет принять у себя проблему с такими оценками и биографией, иметь головняк на уроках и в интернате.

Пелька с умершей надеждой, в бессилии пышет ненавистью и желает лишь отомстить. Не имея иного оружия, заявляет, что не будет учиться.

— Ты живёшь за счёт государства, значит, обязана ему! — повысил тон Директор.

— В гробу я видала отчизну! — заводится Пелька и начинает злорадствовать. Знает, как им досадить. Может быть, вопиющее отсутствие у неё патриотизма повредит и этому Директору, как оно создало проблемы для пани директора из второго Дома. Пусть его снимут с занимаемой должности, а Пельку переведут куда подальше в другое место.

Пелька распоясалась настолько, что совершенно перестала считаться с установленными правилами и навлекает на себя репрессии, и опять с головой окунается в нарушения, и аккумулирует наказания, словно кладёт их на сберегательную книжку. Лишается десертов, просмотра телепередач, воскресных тортов, праздничного кино. Её не берут на экскурсии, и даже на речку, где дети из Дома проводят каникулы. Пельку оставляют в саду, потому что ни у кого не поднимается рука запирать её в спальне, хотя и это не помогло бы достигнуть желаемого эффекта. Пелька взбирается по карнизам, подоконникам и деревьям так же умело, как кошка.

Когда захочет, удирает из Дома, не задумываясь над тем, что будет, когда обнаружится, что она выходит без разрешения, но, видать, бог помогает отчаянным и Пелька не попадается. А может быть, Дом устал от этого противостояния и не хочет знать о Пелькином самовольстве, тем более что большинство воспитателей, как и Директор, сейчас в отпуске.

Третий Дом находится на окраине Городка, протянувшегося вдоль международной автодороги. Когда‑то она вела через Рынок, но потом построили объездную, при которой вырос мотель. С тех пор, особенно летом, средоточие местной жизни переходит с улицы Костельной на обочину шоссе, огибающего Городок. Переместился туда и мороженщик, и продавец сахарной ваты, и те, кто выносит на продажу фрукты из своих садиков, и одна пани, у которой мастерски получаются леденцы на палочках, карамельки и монпансье из коммерческого сахара{12}, а кондитер даже начал там строиться, пока продавая свои изделия под зонтом.

Там бурлит жизнь!

Останавливаются разные автомобили, выходят из них иногда целые семьи с детьми и все направляются в ресторан при мотеле, где поёт автомат. Если заплатить, то можно выбрать пластинку, играющую три минуты. Пелька так сильно завидует этим счастливым оболтусам, что не может не показать им язык.

Пелька может часами стоять здесь и смотреть на жизнь, которая проходит от неё стороной. Она даже не может купить себе мороженого, одной‑единственной порции за три злотых, потому что у неё нет ни гроша.

На карманные расходы дети Дома зарабатывают. Собирают макулатуру, металлолом, стеклотару. Пелька не получает выплат. В качестве наказания, пока не исправится, её отстранили от получения своей доли. Пелька не исправляется.

— Даже если бы я и получила свои недельные деньги, всё равно все бы проела только за одно воскресенье, — утешает себя Пелька и смотрит, как другие едят мороженое. Однажды и ей привалило счастье. Мороженщик её подозвал и дал три шарика — два сливочных и один клубничный.

— Угощайся, — предложил он доброжелательно.

Но это было очень давно. Пелька уже в который очередной раз не заработала своей доли и не может попадаться мороженщику на глаза. Ещё подумают, что она выпрашивает бесплатное угощение. А ведь она не старуха, как вон те пожилые, что в рядок сидят под костёлом. Поэтому она подпирает стену за углом мотеля, грязная, тощая, с нечёсаными волосами, спадающими на глаза — настоящее огородное пугало — и смотрит, как дети туристов из элегантных автомобилей, на пути из одного мира в другой кушают пирожные, запивают их оранжадом и наедаются леденцами, а их мамы говорят:

— Неизвестно, из чего это сделано. Отрава!

— Негигиенично!

— Оставь эту гадость!

— В машине у нас есть шоколад, орешки и кунжутные конфеты.

Упирающихся детей они тянут за руки или подхватывают на руки, либо же уступают их капризам и покупают большие красные, зелёные, жёлтые сладкие диски на палочках, и проходят возле Пельки, совершенно не замечая её, и садятся в свои автомобили, и скрываются за горизонтом, оставляя Пельку с досадливым чувством, что столько всего проходит мимо.

— Иди, Пелька, домой, — прогоняет её буфетчица.