Семь главных игр в истории человечества. Шашки, шахматы, го, нарды, скрабл, покер, бридж

Однако большинство людей (я сам, а возможно, и вы) являются любителями, дилетантами, непрофессионалами. Мы не столько добиваемся, сколько стремимся. Важность стремления в играх и процессе игры только сейчас становится понятной.

«В области философии игры чудовищно недооценены, – сказал мне Тхи Нгуен, философ из Университета Юты. – Философы досконально исследовали вопросы морали, но очень, очень мало размышляли о природе игры, что, на мой взгляд, странно». В 2019 году Нгуен опубликовал первую в мире философскую статью по играм, которая появилась в августовском выпуске Philosophical Review, журнала, выходящего с 1892 года. В ней он утверждает, что наиболее примечательной и ценной особенностью игр является их способность обеспечивать реализацию человеческой субъектности – намеренных действий. В то время как правила и ценности реального мира косны и порой неприятны, правила и ценности игр подвижны. Им, точно глине, можно снова и снова придавать желаемую форму, а мастера-художники могут создавать из них красивейшие композиции. «Существуют особые эстетические качества, доступные прежде всего тому, кто играет время от времени, – пишет Нгуен. – Это эстетические качества действия, принятия решений и выполнения задач».

Более того, игры – это искусство в самом строгом смысле. «Игры – часть наших методов фиксации, – отмечает Нгуен. – Живопись позволяет нам запечатлевать визуальные картины, музыка – записывать звуки, истории – закреплять нарратив, а игры – фиксировать субъектность. Это может быть полезно как часть нашего развития. Точно так же, как романы позволяют нам проживать жизнь, не прожитую в действительности, игры обеспечивают возможность реализовывать те формы субъектности, которые мы не обязательно смогли бы открыть для себя самостоятельно». В эстетическом плане игры меньше напоминают художественную литературу (как иногда предполагают) и больше похожи на города, то есть на спроектированное пространство, в котором мы принимаем решения.

Разработчики игр стремятся создать среду, где исчезают правила реального мира и воцаряются правила игры: «магический круг» Йохана Хёйзинги. Тот круг, в котором 5000 лет назад оказывались рыболовы Тлакуачеро; тот круг, в котором Хонинбо Сусаи проиграл свой последний матч; тот круг, в котором Марион Тинсли сражался с машиной. Это та самая среда, которая возникает, когда вы раскладываете игровую доску в своей гостиной. В Homo ludens Хёйзинга пишет: «Подобно тому как формально отсутствует какое бы то ни было различие между игрой и священнодействием, так и освященное место формально неотличимо от игрового пространства. Арена, игральный стол, магический круг, храм, сцена, кинозал, теннисный корт, зал судебных заседаний – все они по форме и функции суть игровые пространства, то есть отчужденная земля, обособленные, выгороженные, освященные территории, где действуют особые правила. Это временные миры внутри мира обычного, предназначенные для выполнения некоего замкнутого в себе действия».

Субъектность, реализуемая нами в этих магических кругах, активирует то благо, которое заключено в играх. Почерпнутые там уроки мы уносим в реальный мир. А еще игры – своего рода лекарство. Проясняя огромный сложный мир, они могут унять экзистенциальную тревогу, порождаемую нашими неясными и нестабильными ценностями.

Люди целеустремленные, то есть те из нас, кто играет от случая к случаю, но имеет амбиции в какой-то другой сфере, получают удовольствие от вступления в магический круг и отыскания там точки опоры. Слепое следование рекомендациям компьютера, которое может практиковаться, например, профессиональными игроками в покер или шахматистами, означает отказ от достижений, то есть пренебрежение ценностью игры. Игра – это, как сказал Нгуен, «глубокое переживание красивой борьбы». Это не то переживание, которое может быть принижено существованием игроков, превосходящих человека. «Да, есть искусственный интеллект, разработанный для того, чтобы делать это очень хорошо, – добавил он, – но он не выносит из игры никаких переживаний. Мне не вполне ясно, в чем состоит цель всего этого. Я понимаю, почему это является отличной демонстрацией потенциала ИИ. Но, когда люди ахают: “О господи, ИИ обыгрывает людей, что же теперь делать?”, я, честно говоря, думаю: “Да какое, на хрен, это имеет значение?” Я скалолаз, и тот факт, что ИИ способен обыграть меня в го, значит не больше, чем то, что вертолет способен превзойти меня в скорости подъема».