Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны

Кармело выбрал сыну имя Гаэтано – в честь приятеля, с которым когда-то трудился на прокладке железной дороги и который погиб на войне. Гаэтано, он же – Гай, стал самым богатым из всех детей Маглиери. Он и по сей день владеет тремя процветающими ресторанами, кегельбаном и компанией, производящей торговые автоматы. Почти все братья Гая в тот или иной жизненный период работали либо в его ресторанах, либо в цехах. Некоторые трудятся на Гая и поныне. Только не Томми – тот как устроился к отцу в «Юнайтед электрикал», так там и остался. Гай, даром что в колледже отродясь не учился, свою будущую жену встретил на вечеринке университетского женского клуба – его приятели-байкеры вздумали эту вечеринку приятно разнообразить своим вторжением. Аннабель, дочь конгрессмена, училась в Уэслианском университете и почти как профессионалка играла в теннис; все Фортуны в ней души не чаяли, даром что она разбила сердце Кармело, «перекрестив» Гая в республиканцы.

Тина и Рокко переехали в новый дом в декабре пятьдесят четвертого года. Как раз успели, прежде чем первый снег выпал. В доме была комната для гостей – роскошь чисто американская. Обычно Тина ее запирала, чтобы племянники не вломились и не уничтожили печенье и пирожки, приготовленные для чьего-нибудь предрожденчика.

Если глядеть с улицы, кажется, что оба дома – Караманико и Маглиери – имеют одинаковую высоту, хотя первый меньше второго. Просто Рокко выстроил дом на насыпном холме. Следующие шестьдесят лет всякий раз, когда начинались ливни, фундамент дома Маглиери «плыл», из-за чего в доме поселялась канализационная вонь, и Кармело много дней потом держал окна раскрытыми, а мебель вытаскивал во двор на просушку. Зато мальчикам было раздолье – они прыгали с крыльца прямо в воду, поднимая целые фонтаны брызг, и шла «флотилия на флотилию» в подвале. Правда, однажды Джонни наступил на отвертку, скрытую под мутной водой, и дело закончилось наложением швов.

Иногда, созерцая с застекленной веранды опрятный беленький домик Караманико и по-военному лаконичную лужайку, Стелла мечтала: вот бы ей жить в этом домике, в чистоте, не бояться ливней, не чувствовать вонищи; вот бы эти чертенята не имели к ней отношения. Но мыслей своих Стелла никогда не озвучивала. Знала: Тина, лежа в шезлонге подле Рокко, глядит со своего холма на полузатопленный сестрин двор и думает: «С радостью отдала бы и чистоту, и покой, и вообще все, что имею, лишь бы хоть один из этих мальчиков был моим сыном».

ИТАК, ВСЕ ДЕТИ Ассунты и Антонио выросли и разъехались; дом опустел. Стелла думала, отец снова пустит жильцов, а он взял да и выставил дом на продажу.

Стелле было досадно. Она помнила, как дорого дался дом на Бедфорд-стрит, как она лично вела счет пенсовикам в жестянке. Подумать, сколько трудов – а дом прослужил Фортунам всего десяток лет.

– Мама, разве тебе не жаль уезжать? – спросила Стелла.

Ассунта вздохнула.

– А что поделаешь? Зато буду ближе к внучатам.

Она, конечно, имела в виду Стеллиных детей. Тони после «исхода» Джо и Микки бойкотировал старшего сына, а Микки мстила тем, что не пускала Ассунту к своей Бетти.

Тогда вся ситуация предстала Стелле по-новому. Получается, теперь они с Кармело – ядро семьи; остальные Фортуны группируются вокруг них, подлаживаются под них. Что ж, вполне справедливо. Сначала родители и сестра заставили Стеллу жить «как подобает»; затем сделали ее своей королевой.

Луи и Куинни периодически приходили на воскресный ужин, однако детей у них все еще не было. Ассунта как-то отвела Куинни в сторонку и шепотом осведомилась, в чем проблема. Куинни глянула ей прямо в глаза и скривила свой кукольный ротик.

– Проблема? Слава богу, у нас полный порядок. Просто мы ждем, когда денег будет побольше.

После ухода сына с невесткой Ассунта передала разговор дочерям и спросила наивно:

– Как это понимать – ждем?

Стелла усмехнулась, но сердцем похолодела. Чтобы прогнать озноб, она взяла на колени маленького Гая. Вон оно что! Куинни, эта плутовка, знает и практикует некий трюк, не доступный Стелле! Впрочем, мысль только мелькнула и мигом исчезла, словно чужая; словно не мысль даже, а так, смутное воспоминание о небывалой жизни.

– Говорят… – начала Тина вкрадчиво. Щеки ее были как помидоры – значит, следовало ожидать либо сенсации, либо непристойности. – Говорят, если не хочешь забеременеть, добивайся, чтоб муж свою штуковину совал не ТУДА, а… – Тина сделала вдох. Ее так и распирало от охоты изречь откровение; с другой стороны, она колебалась насчет его подачи. – Словом, в зад, – наконец решилась она. – Там пускай что хочет вытворяет – ребенка не сделает. Еще вот сюда можно. – Тина подняла руку и скосила взгляд на подмышку. – Или в рот.

– Тина, тише говори! – шикнула Стелла. В гостиной Рокко, Кармело и Тони пили амаро – горький ликер на травах – и вполне могли расслышать Тину. Вдобавок там же, на ковре, возились трое старших детей со своими машинками и куклами. И меньше всего Стелле хотелось, чтобы «идеи» дошли до Кармело, открытого всему новому. – Где ты только этого набралась?