Семь крестов

– А, это ты, – врач утер тыльной стороной руки лоб. – Еще не слышал?

– Про выстрел? Слышал. Я даже был там.

– Нет, я про Гуго…

– А что с ним?

Нахмурившись еще больше, шпитлер отогнул край простыни с другого стола. Комок подступил к горлу прусса. Не в силах остановить слезы, подавленный увиденным, он опустился на стул рядом. Под покрывалом находился брат Тевтонского ордена Гуго фон Мортенхайм. Лицо начальника гарнизона побелело и осунулось. Губы тоже утратили цвет. Усы безжизненно поникли холодными колючками, а лоб, наоборот, разгладился как у ребенка.

Учитель не ошибся – смерть все-таки пришла за ним. У Пса закружилась голова, он едва удержался на стуле. В тот момент жизнь ему показалась ненавистной, в голове пронеслись тысячи гневных проклятий. Кто виновен в кончине Гуго? Бэзил? Враг, о котором предупреждали? Или сам Гектор? Будь они прокляты все эти кресты! Какую цену приходится платить. Вытерев слезы, Пес заботливо накрыл друга простыней и повернулся к лекарю.

– Сегодня мы его отпоем и захороним в пархаме[125], – жилистая рука шпитлера бережно поправила край ткани. – И никогда не будем разлучены, ибо мы живем для Христа и теперь соединены с Христом на пути к Нему.

– Удалось выяснить, что погубило брата Гуго? – всхлипнув, Пес сжал кулаки.

– Не знаю, можно ли тебе доверять… Да, пожалуй, можно, раз ты его ученик.

– А в чем дело?

– Смотри сам, – на этот раз доктор опустил простынь с тела фон Мортенхайма до пояса.

Сразу стало понятным, почему шпитлер колебался, стоит ли Псу говорить правду. Дело было в том, что церковь строжайше запретила производить вскрытия «добрых христиан», оставив такое право только медицинским школам. Да и то с возможностью вскрывать раз в несколько лет. Если человек умер, то и незачем в нем ковыряться. Смерть – всего лишь малейшая часть Божьего промысла.

Вероятно, орденский эскулап с такой системой решительно не соглашался и втайне, стараясь как можно точнее установить истинную причину смерти, умерших все-таки вскрывал. И наверняка Гуго не был первым. Но не это потрясло Гектора – вскрытия как таковые его не интересовали, – а нечто более страшное и невообразимое.

Вдоль торса фон Мортенхайма, от горла до живота, был сделан глубокий разрез. Края разреза лекарь отвернул в стороны, обнажая ребра. И в самом деле картина обозначалась наимрачнейшая. От кожи почти ничего не осталось, и жировая прослойка почернела, как печная зола. Будто Гуго адским пламенем сожгли изнутри. Ребра рассыпались, как мучная крошка, и из скелета торчали только их обломки. От легких остались два маленьких окаменевших уголька. Но самым противоестественным являлся тот факт, что сердце, доброе сердце брата Гуго, отсутствовало вовсе.

Гектор покосился на шпитлера, но тот сердито закачал головой, четко показывая, что ничего не трогал. Невероятно, даже за сутки, а на самом деле времени прошло всего несколько часов, тело не могло прийти в такое состояние. Болезнь с поразительной скоростью отняла жизнь у фон Мортенхайма. Вот почему он предчувствовал близкий конец.

Врач добавил, что это, не считая Бастиана, единственный случай, закончившийся смертью. Остальные, с последствиями разной степени тяжести, либо уже выздоровели, либо близки к выздоровлению. Что касается служебных и полубратьев, то их положение опасений не вызывает. По крайней мере, пока.

А вот случившееся с братом фон Мортенхаймом поставило шпитлера в окончательный тупик. С таким молниеносным проявлением заразы встречаться ему еще не доводилось. Но как по секрету признался доктор, данное происшествие он болезнью не считал. Его соображения выглядели следующим образом: или так быстро сгореть покойного заставила невиданная доселе отрава, или брата Гуго сгноили чьи-то сатанинские проделки.

Возможно, чернокнижника, а быть может, и самого дьявола. В самом крайнем случае и Господь мог обратить внимание на любвеобильного брата, «упокой, Отец, его грешную душу». Но такое маловероятно – ведь другие тевтоны тоже оказались зараженными. Не стал бы Создатель проклинать весь орден…

– Хорошо, брат-шпитлер, я понял вас, – внутренне Гектор изо всех сил старался примириться с гибелью друга. – Вы уже… э-э… узнали, нет ли и у Бастиана таких же ужасных последствий?

– Зачем мне его вскрывать? – шпитлер специально подчеркнул последнее слово в намерении отвести любые подозрения. – И так известно, от чего он умер. Сквозное ранение. У него пробиты три нижних левых ребра, дальше ядро раздробило два позвонка и вышло из-под правой лопатки. Шло под углом снизу вверх, значит, Мартин стрелял сидя. Только вот есть одна нестыковка.

– Какая?

– А то, что из такой бомбарды и стоя-то стрелять без лота[126] не очень удобно, а сидя так и вовсе. – Перед глазами прусса на ладони врача появился сам снаряд. – Вместе с трупом принесли. Так вот, Мартин, насколько я знаю, никогда метким стрелком не был. Дай бог, чтоб три раза из десяти попадал.