На фоне других финансовых центров Вена казалась микрокосмом всего мира, во многом потому, что она рекламировала себя именно так. В мае 1873 года в столице Австрийской империи в парке развлечений Пратер открылась Всемирная выставка. Еще в 1851 году британская выставка в Хрустальном дворце была воспринята как чудо производства, в дворце из стекла и железа, который олицетворял собой новый век. Вена теперь претендовала на промышленную мантию. Стальная ротонда в центре выставки, спроектированная шотландским инженером Джоном Скоттом Расселом и австрийским архитектором Карлом Фрайхерром фон Хазенауэром, была самым большим куполом в мире. Весь город преобразился. Старые городские стены были снесены и заменены великолепной Рингштрассе с грандиозными новыми зданиями. Новый оперный театр открылся в 1869 году, а в следующем году было торжественно открыто грандиозное здание Музикферайн. Для выставки 1873 года дворец принца Вюртембергского на Рингштрассе был превращен в один из самых элегантных отелей мира - "Империал". На выставке были представлены железнодорожные приключения со всего мира, включая презентацию Джея Кука с картами протяженности Северной Тихоокеанской железной дороги.
Финансовое изобилие Вены было усилено открытием Всемирной выставки 1 мая. Ведущая венская газета Neue Freie Presse критиковала "предостерегающих от мошенничества и коррупции" и приглашала мир насладиться городом «удобных привычек, красивых женщин и веселых песен». Сама выставка способствовала чрезмерному расширению, и теперь пресса резко перешла к критике. Как написала газета "Нью-Йорк Таймс": «Соблазненные радужными надеждами, которые поначалу подавало удобство выставки, и верой в то, что тысячи богатых иностранцев приедут сюда, чтобы сделать покупки, как в Париже или Лондоне, многие фирмы вышли далеко за пределы своих средств, производя товары для выставки». "Нью-Йорк Трибьюн" посвятила статью на первой полосе 1 мая жалобе на "систему шантажа и коррупции", царившую среди американских комиссаров выставки. Отчасти это мероприятие было организовано как празднование двадцать пятой годовщины восшествия Франца Иосифа на императорский престол: недобрый откат к бурным обстоятельствам 1848 года, которые привели восемнадцатилетнего юношу на смену его скучному и неспособному дяде Фердинанду. Во время торжественного открытия императором Францем Иосифом и императрицей Елизаветой погода была неблагоприятной.
5 мая биржевые сводки, поступавшие в Вену из Парижа и Франкфурта, были хорошими, но плохие новости из Будапешта о франко-венгерском банке, за которыми почти сразу последовало известие о неплатежеспособности давно существующего венского банка Russo & Mayersberg, вызвали резкий разворот настроений. Это был крах. Сразу же захотелось обвинить целую систему. "Бессмысленное поведение" на венской бирже, по мнению газеты "Нью-Йорк Таймс" (в качестве предупреждения американцам), должно «привести к катастрофической реакции». И со стороны финансового истеблишмента немедленным импульсом было искать соломинку, за которую можно было бы ухватиться, чтобы вызвать новое доверие. 17 мая банк Ротшильдов пытался доказать, что политические события во Франции - движение вправо с крахом либерального правительства Адольфа Тьера и назначением маршала Макмагона президентом Французской Республики - "стабилизируют международные финансы". Австрийский министр финансов вмешался "в целом успешно... для поддержания фирм и предприятий, в прочности которых не могло быть никаких сомнений. Но произошла волна самоубийств - каждый вечер в мае и июне несколько неудачливых спекулянтов якобы ступали в Дунайский канал. По крайней мере, одним из них был мошенник по кличке Модерн, который просто воспользовался возможностью исчезнуть, разложив свою одежду на берегу канала, а затем уплыл и скрылся инкогнито в Венгрии. И кризис был использован для составления большого политического обвинения существующей политической системы. Альберт Шеффле, экономист, который недолго был министром торговли в недолговечном федералистском (т.е. выступавшем против централизации немецких либералов) австрийском кабинете 1871 года, написал мгновенную историю кризиса. Он жаловался, что все масштабы бедствия еще не достигнуты, и осуждал «коммунизм и грабеж, проводимый собственными классами».