Семь лет в «Крестах»: Тюрьма глазами психиатра

– Вылечить личность – совершенно глупая затея. Это константа, с которой человек родился. Болезнь же – как пришла, так может и уйти. Зачастую оставив после себя руины, но это уже другая история. Наша задача – научить человека понимать, где он сам, а где болезнь.

Наши пациенты

Но кого мы принимали? Кого лечили и консультировали? Кто к нам обращался и кого приводили против воли? С какими ситуациями нам приходилось сталкиваться и как мы их решали? Начну, пожалуй, с одной из тех страшных вещей, которые с воли воспринимаются как настоящая трагедия, но, когда ты в тюремных стенах, кажутся лишь небольшой частью бытия.

Суициды

Речь об истинных суицидах. А они не редкость в тюремных стенах. И это головная боль. Да и в целом не самая приятная штука.

Негласно в изоляторе было правило – все попытки членовредительства или связанные с ним угрозы вели к переводу на психиатрическое отделение. А у меня был крайне циничный и формальный подход к таким пациентам – нечто среднее между лечением, воспитанием и наказанием. Всем галоперидолу. На неделю. Не разбираясь, что, как и почему. Вернее – разбираясь, но уже спустя неделю, когда пациент «все поймет, осознает и прочувствует через жопу». Но это работает с шантажистами. С истинными попытками все сложнее.

Суициды всегда причинны. Но, как ни странно, почти никто не пытается уйти из жизни, испытывая глубокое чувство раскаяния. Обычно это лишь жалость к себе. Говоря про истинные суициды, можно выделить два типа – планируемые и импульсивные.

В первом случае человек некоторое время обдумывает, взвешивает «резонность» такого поступка. Старается сам себе объяснить, убедить себя, почему «это» является разумным, адекватным решением. Основные тезисы тут такие: так будет легче ему, так он освободит своих близких, так он избежит несправедливого (или справедливого) наказания. Человек готовится. Нередко ищет совета и поддержки у сокамерников. Колеблется между различными вариантами исполнения. Это не самый страшный вариант, так как есть возможность предотвратить его еще до реализации. Всегда найдется кто-то, кто сообщит сотрудникам, что «что-то» может случиться.

Во втором случае никак не успеешь, поскольку от возникновения в голове арестанта идеи уйти из жизни до ее реализации могут пройти считаные часы, а то и минуты. Обычно тут есть какой-нибудь внешний катализатор – приговор, неприятная новость с воли. Если так, то тоже есть шанс предотвратить событие. Хуже, когда спонтанное решение об уходе из жизни возникает в результате внутренних процессов, накопленного стресса или «душевного озарения». Таких распознать сложнее всего, и именно их попытки самоубийства чаще всего и заканчиваются трагически.

Суициды всегда причинны. Но, как ни странно, почти никто не пытается уйти из жизни, испытывая глубокое чувство раскаяния. Обычно это лишь жалость к себе.

В тюрьме есть два основных способа уйти из жизни: через повешение или через резаные вены. Когда у нас на отделении произошел первый подобный случай, я, естественно, переживал. Пиночет же сказал мне по этому поводу только одну фразу: «Умер Макар, ну и … с ним». На меня это подействовало. И все последующие смерти я уже воспринимал спокойно, рутинно и безо всякого сожаления: «Умер Макар…»

К слову, смертей у меня на отделении было от трех до семи в год, вследствие самоубийства – больше половины из них. Это только по отделению. По изолятору цифры были другими. У меня в памяти даже не отложилась бо́льшая часть из таких происшествий. Кроме нескольких. Как законченных, так и предотвращенных.

В тот день я был на сутках в качестве дежурного врача. Это значило, что, помимо своей работы, я выполнял функции дежурной медицинской службы. В частности, встречал весь этап. Вечером, где-то уже после десяти, менты привезли очередную партию жуликов.

Я всех осмотрел, опросил, проверил сопроводительные документы и, не найдя повода отказать, принял. Среди этих людей был и один рецидивист. По документам пять или шесть ходок, все статьи понятные – разбои и грабежи. Человек явно понимал, куда он приехал, и в нем не было ничего, что заставило бы меня насторожиться или заподозрить что-то неладное. Обычный здоровый наглый зек. Очередной наглый зек.

А кончилось все еще хуже, чем начиналось. В четыре утра в одной из камер на сборном корпусе люди начали выносить дверь. Когда ее открыли, выяснилось, что этот «засиженный» тихонько залез в петлю. После отбоя он дождался, когда другие сокамерники уснут, бесшумно порвал простыню на полосы и смастерил из них подобие веревки. Когда его нашли – он был уже холодным. Спасать и реанимировать там было нечего.