Семь лет за колючей проволокой

— Всему своё время! Паспорт! — повысил он голос.

— Сначала я позвоню своему консультанту, Заместителю Министра МВД генералу Олейнику… — Я потянулся к телефону.

— Не нужно никуда звонить! — Второй мужчина в штатском резво перехватил мою руку, довольно больно сжав запястье.

— Я тебя сейчас так схвачу, что мало не покажется! — разозлился я и сделал попытку вырваться.

Но эти ребята в штатском знали своё дело и оказались настоящими профессионалами: чётко завернув мои руки за спину, уверенно нанесли несколько ударов по корпусу и в считаные секунды лишили меня сознания. Вряд ли прошло много времени — очнулся я через минуту-другую в настоящем «deja vu»: привычно пристёгнутый наручником к отопительной батарее.

Говорят, что трагическая история при повторении воспринимается как фарс, но мне, откровенно говоря, было совсем не до смеха. Всё, как тогда в Ленинграде, повторилось до мелочей: так же перерыли всю комнату, так же собрали все мои рукописи, записи в кучу и так же запихнули в картофельный мешок. Но на этот раз продолжение было принципиально иным: отстегнув меня от батареи, штатские защёлкнули наручники на моих запястьях и повели как арестованного. В этот момент из своей комнаты вышли соседи, и я успел выкрикнуть им два телефонных номера — один Заместителя Министра Олейника, второй — моей приятельницы…

Вскоре меня доставили в районное отделение милиции, с Начальником которого мне так хотелось встретиться. Там меня уже поджидал следователь прокуратуры — молодой, розовощёкий, холёный, с весьма наглыми глазами парень по фамилии Истомин…

Только после освобождения мне удалось выяснить причину его наглого поведения. Оказывается, следователь Истомин вёл себя так нагло не только потому, что мой арест был санкционирован Органами Госбезопасности, но и потому, что отец Истомина служил то время в московской городской Прокуратуре…

— Расскажите со всеми подробностями, как вы провели сегодняшний день, — задал следователь Истомин первый вопрос.

— Прежде чем отвечать на ваши вопросы, я хотел бы знать, в чём меня обвиняют, это во-первых. Во-вторых, хочу подать жалобу на имя Прокурора города на незаконный арест и, соответственно, на незаконный обыск!

— Что, знаток законов? — ехидно усмехнулся он. — А с чего это вы взяли, что арестованы? Во-первых, вы — задержаны! Во-вторых, что касается обыска по месту вашего жительства, то вот постановление, подписанное Прокурором, на проведение у вас обыска!

— И в чём же я обвиняюсь?

— Есть заявление от гражданки Ивановой о том, что вы её ИЗНАСИЛОВАЛИ! — Следователь продолжал ехидно улыбаться…

Откровенно говоря, я ожидал от Органов чего угодно, но только не ТАКОГО: обвинить режиссёра, человека, у которого просто по определению не могло и не может быть проблем с дамским полом?!! Это ли не самое гнусное и изощрённое злодейство Комитета Госбезопасности?

Все годы, проведённые «за колючей проволокой», я мечтал отомстить этой подленькой женщине, причинившей мне такое страшное зло, но постепенно пришёл к выводу, что её накажет сама жизнь. А потому, описывая эти страшные для меня события, не называю её настоящей фамилии, чтобы не травмировать её родственников, которые могли и не знать, что она работала на Контору, и я уверен, что родственники ни в чём не виноваты…

— Я? Изнасиловал? Кого? — Мне пришло в голову, что меня самым элементарным образом разыгрывают. — Кто такая Иванова?

— Послушайте, Доценко, в комнате, кроме нас, никого нет! Микрофонов, как видите, тоже нет — разрешаю самому всё проверить. — Он обвёл рукой комнату.

— Допустим, верю, и что дальше?

— Я даю листочек с текстом, который вы подписываете, и всё в полном ажуре! Всем хорошо! Все довольны! — Он был сама любезность и буквально излучал искреннее дружелюбие, казалось, ещё немного, и он объяснится мне в любви и набросится с поцелуями.

— А листочек этот с «чистосердечным признанием»? — ехидно ухмыльнулся я.

— Ну, зачем же так? — Истомин брезгливо поморщился. — Зачем нам лишний уголовник? Вы НАМ нужны как писатель, как режиссёр, наконец…

— Вам? — с некоторым недоумением переспросил я.

— Да, НАМ… честным гражданам нашей страны! Прочитайте, подумайте о сыне своём, о родителях и… подпишите…

— Если это не признание, то что?

— Заинтересовались? Вот и прекрасно! — Следователь самодовольно улыбнулся, вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — В этом ВАШЕМ заявлении речь идёт о том, что вы просите принять вас на работу в качестве внештатного сотрудника Органов Государственной Безопасности!

— Проще говоря, вы мне предлагаете стать сексотом?

— А чем это плохо? Сексот — просто «секретный сотрудник»! Звучит здорово, не так ли?

— Может быть, для кого-то и звучит, однако для меня это звучит пошленько! Я хочу быть не «сексотом», а писателем и режиссёром, а художник, представьте себе, должен быть вне политики!

— Не спешите отказываться, Виктор Николаевич! Посидите, хорошенько подумайте, а потом продолжим нашу беседу… — Истомин нажал кнопку.