В книге «Отец Бешеного» я подробно рассказал о том, с какими ухищрениями мне удалось написать послание моей приятельнице, с которой я встречался до ареста, и, выбросив его из окна, убедиться, что прохожая женщина подняла, прочитала и демонстративно сунула в карман, давая этим понять, что перешлёт её адресату. Это придало мне таких сил, что действительно захотелось жить. Я и представить себе не мог, что следователь Истомин уже успел подсуетиться, настроил её против меня, а потому и здесь помощи ожидать было бесполезно…
Я должен превратить в силу свою слабость: отсутствие любимого человека… ещё страшнее — его предательство!
Сильные люди, имею в виду сильные духом, даже в тюрьмах используют свой невольный досуг так, что выходят на волю образованнейшими людьми. Твоё положение куда легче: ты уже имеешь высшее образование, да ещё и не одно! И тем непростительнее для тебя не использовать навязанный досуг для всестороннего самосовершенствования.
Я отлично знаю эту неудовлетворённость, томительное состояние, когда кажется — свернул бы гору, но горы под рукой не оказывается, то есть не оказывается настоящего дела.
Меня заковали в цепи неволи, сейчас я не числюсь в списках людей на земле, а погребён заживо во тьму, в которой нет ни щёлочки просвета.
И как отыскать эту щёлочку?
Я готов зубами грызть каменные стены, лишь бы отыскать правильный путь и наверстать упущенное время. А потом — отомстить тому, кто разбил мою жизнь, а скорее не ТОМУ, а ТЕМ…
Сентябрь, 1984 год.
Уверенный, что предстоит операция по извлечению «постороннего предмета» из желудка, я начал всерьёз к ней готовиться. Однако всё закончилось без операции: доктор, наблюдавший меня, ранее уже сталкивался с подобными попытками суицида арестованных и потому прежде, чем приступить к операции, попробовал обойтись без неё. Он прописал лекарства, которые способствуют выделению в желудке то ли желчи, то ли кислоты, и через несколько дней, когда сделали повторный рентген, «постороннего предмета» в желудке не оказалось.
К моему изумлению, черенок ложки полностью растворился, но в моём деле появилась противная аббревиатура: «СКС» — «склонен к самоубийству». Противная потому, что эта приписка серьёзно осложняет существование в местах лишения свободы: с такой припиской заключённый обязан три раза в день отмечаться на вахте…
Можете представить, в какую ярость пришёл мой мучитель, следователь Истомин, узнав о моей попытке отправиться на тот свет! И сразу же после повторного рентгена явился за мной в больницу лично в сопровождении бравых «Весёлых мальчиков». В который раз они попытаются отыграться на моём теле по полной программе? Я почувствовал ужас и понял, что они действительно сделают меня инвалидом…
— Чтобы навсегда отбить желание уйти из жизни, мои «мальчики» поработают над тобой, — язвительно заметил Истомин…
В книге «Отец Бешеного» я намеренно опустил дальнейший эпизод из моего второго тюремного опыта, тоже посчитав его малозначимым, но в этой книге счёл необходимым восполнить этот пробел…
Истомин уже готов был дать отмашку к началу «работы», как в дверь вновь заглянул дежурный офицер.
В его лице была видна явная тревога.
— Вас срочно вызывают… — растерянно проговорил он.
— Кто? — недовольно нахмурился следователь.
Тот подошёл ближе и что-то прошептал ему на ухо.
— Подождите, ребята, — сказал он «Весёлым мальчикам» и вышел из кабинета.
Вернулся минут через пятнадцать.
— К моему большому сожалению, твоя «учёба», Доценко, откладывается на неопределённый срок… Дежурный! — позвал он; когда тот заглянул, приказал: — Передай задержанного прибывшему офицеру.
Я не знал, кто забрал меня у следователя, но, помнится, был несказанно обрадован такому повороту.
Часа через три я уже был в Лефортовской тюрьме КГБ. Камера была весьма уютной: три койки, застеленные белоснежным бельём, стол, тумбочки, полка для продуктов, умывальник, унитаз, прикрытый занавеской, и более двух квадратных метров для передвижения.
Для меня, имевшего бутырский опыт отсидки, было удивительным столкнуться совсем с другой тюремной жизнью. Со мною сидели так называемые «антисоветчики».
Один, парень лет двадцати, не более, был арестован за распространение антисоветской литературы.
Войдя в камеру, он долго молчал, но потом ни с того ни сего оживился и поинтересовался:
— От сандалий у меня отрезали металлические пряжки, а другой обуви у меня нет, их мне вернут при освобождении?
Второй «пассажир» тоже впервые лишился свободы, а потому пришлось отвечать мне:
— Гражданская обувь тебе понадобится лет через десять, а может, не понадобится вовсе…
— В каком смысле?! — испуганно воскликнул бедняга.
— Вполне возможно, что тебя отправят в «Серпы» и там при помощи «замечательных» советских препаратов из тебя сделают «лояльного советского гражданина». Свою антисоветскую деятельность ты сможешь прекрасно продолжить в компании «Робеспьеров, донкихотов и дзержинских»…
Я конечно же пошутил, не представляя, что совсем скоро я сам окажусь в «высшей инстанции для дураков».