Всё познается только в сравнении, но в таком состоянии «грога», то есть при температуре тридцать девять — сорок градусов, не помнишь ничего, даже себя самого.
От галоперидола, прозванного «психами»-остряками «топотушки», невозможно хотя бы минуту побыть в состоянии покоя: хочется сидеть — садишься, тут же хочется встать — встаёшь, тут же хочется ходить — идёшь, тут же хочется лечь и так далее и тому подобное. Всё время в движении, пока не закончится действие лекарства, а оно порой продолжается несколько часов подряд.
Наконец, аминазин: резко понижает давление, вызывает болезнь Паркинсона, устраняющуюся таблетками циклодола, которые вырубают тебя напрочь, утрачиваются все чувства — хоть бей тебя, хоть насилуй…
От «колес», то есть таблеток, можно иногда избавиться, например воспользовавшись тем, что медсестра отвлеклась. Но если это заметили, следует страшное наказание — тебя сажают на инъекции, а с ними уже никак не сачканёшь.
Можете себе представить, когда в наказание, или просто потому, что у доктора плохое настроение, или, к примеру, не понравилась твоя физиономия, тебе вкалывают полный «букет», то есть все три препарата одновременно!..
Причём, как вы понимаете, количество вколотых кубиков воздействует не только на психику, но и на физиологию, а аминазин ещё и пагубно влияет на потенцию.
Я старался держаться изо всех сил и не поддаваться ни врачам, ни больным. Насколько это мне удавалось? Пусть вам об этом расскажут стихи, написанные в «Серпах»-.
Я надеялся, что, когда я вернусь из «высшей инстанции для дураков», мой мучитель оставит меня в покое и доведёт следствие до Суда, но напрасны были надежды: видимо, издевательство надо мною входило в его повседневное меню и являлось одним из самых ценных деликатесов. Так что отдохнуть от побоев мне удалось только во время пребывания в Институте имени Сербского…
По возвращении в тюрьму всё вернулось на круги своя, и не проходило ни дня, исключая выходные и красные дни календаря, чтобы на мне не отрабатывались удары. Я настолько свыкся с этим, что иногда, поверьте, даже слегка скучал по «Весёлым мальчикам», если праздники затягивались.
«Весёлые мальчики» работали в три смены, и каждую смену я вскоре мог распознавать с закрытыми глазами, мысленно присвоив им прозвища. Самую свирепую назвал «Красные». Эти «отрабатывали свой хлеб» не за страх, а за совесть. После их ударов я отходил дольше всего.
Второй смене присвоил прозвище «Синие». Эти ребята «отрабатывали свой хлеб» по настроению. Случись какая неприятность дома или на работе, и мои бока сразу чувствовали это — на мне срывались вся ярость и скверное самочувствие. Но бывало, хотя и довольно редко, они появлялись в благодушном настроении, и тогда «лохматили» меня лениво и весьма поверхностно.
Самой хорошей сменой была третья, которой я присвоил прозвище «Голубые». У этих ребят настроение было всегда одинаковое. Не знаю, о чём думал каждый из них, но в глазах постоянно отражалось полное отсутствие всякого присутствия. С ними следовало быть всё время настороже и не подставлять под кулаки лицо, а также «опасные» для здоровья места: печень, почки, лёгкие, сердце…
Как бы там ни было, но после очередной встречи с «Весёлыми мальчиками» я редко мог вернуться в камеру самостоятельно, на собственных ногах. Такие дни можно пересчитать по пальцам одной руки. Чаще всего меня буквально вкидывали в камеру в бессознательном состоянии.
Припоминается один случай…