Семь столпов мудрости

И Насир, и Ауда успешно отреагировали на мои нашептывания, и после взаимных обвинений Несиб покинул нас и выехал с Зеки к горам Друз, чтобы провести предварительную работу, необходимую для запуска его великого дамасского плана. Я знал его творческое бессилие, но не собирался допускать там даже полусырого восстания, чтобы не испортить там наш будущий материал. Поэтому я позаботился вырвать ему зубы, прежде чем он начал, отобрав у него большую часть денег, выделенных ему Фейсалом. Глупец облегчил мне задачу, так как знал, что у него все равно нет столько, сколько он хотел, и, измеряя мораль Англии своей собственной мелкой мерой, пришел взять с меня обещание дать больше, если он поднимет сирийское движение независимо от Фейсала, под собственным руководством. У меня не было причин опасаться подобного чуда, и, вместо того, чтобы назвать его предателем, я охотно пообещал помощь в будущем, если в настоящем он оставит меня в покое, чтобы мы пришли в Акабу, где я найду средства, пригодные для общих нужд. Он неохотно сдался на моих условиях, и Насир был восхищен, неожиданно получив два мешка денег.

И все же оптимизм Несиба повлиял на меня, хотя по-прежнему я считал освобождение Сирии постепенным, и Акаба была в нем необходимой первой ступенью. Я видел, как эти ступени приближаются; и, как только Несиб ушел с дороги, собрался сам предпринять, почти что в его духе, длинный путь по северу страны. Я чувствовал, что еще один взгляд на Сирию выправит стратегические идеи, сообщенные мне крестоносцами и первыми завоеваниями арабов, приспособив их к двум новым факторам — железной дороге и Мюррею в Синае.

К тому же это безумное приключение отвечало моему необузданному духу. Это было бы счастьем — стать свободным, как воздух, жить и идти своей собственной тропой, но знание о том камне, что я носил за пазухой, разрушало всю мою уверенность.

Арабское восстание началось на ложных претензиях. Чтобы добиться помощи шерифа, наш Кабинет предложил через сэра Генри Мак-Магона поддержать учреждение народных правительств в Сирии и Месопотамии, «учитывая интересы нашего союзника, Франции». Этот скромный последний пункт скрывал за собой соглашение (которое держали, слишком долго, в секрете от Мак-Магона и поэтому — от шерифа), по которому Франция, Англия и Россия договорились аннексировать некоторые из этих обещанных территорий и соответственно установить сферы влияния над всем остальным.

Слухи об обмане достигли ушей арабов через Турцию. На Востоке личностям доверяют больше, чем учреждениям. Поэтому арабы, испытав мою дружественность и искренность под огнем, просили меня как свободного агента подтвердить обещания британского правительства. Я не знал и не догадывался о клятвах Мак-Магона и соглашении Сайкса-Пико, которые оформляла служба военного времени, созданная в Министерстве иностранных дел. Но, не будучи круглым дураком, я понимал, что если мы выиграем войну, обещания арабам станут пустой бумагой. Будь я надежным советчиком, я послал бы своих людей по домам и не позволил бы им рисковать жизнью за такую чепуху. Но вдохновение арабов было главным инструментом победы в войне на Востоке. Поэтому я уверил их, что Англия выполнит букву и дух своих обещаний. Успокоенные, они сделали много прекрасных вещей, но, конечно, вместо того, чтобы гордиться, я чувствовал постоянный и горький стыд.

Ясное понимание моего положения пришло ко мне однажды ночью, когда старый Нури Шаалан принес в свою палатку кипу документов и спросил, каким из британских обещаний надлежит верить. Судя по его настроению, от моего ответа зависела победа или поражение Фейсала. Ответом моим, произнесенным в какой-то умственной агонии, было, что среди противоречивых обещаний доверять надо последнему по времени. Этот неостроумный ответ выдвинул меня на позицию главного доверенного лица в течение шести месяцев. В Хиджазе шерифы были всем, и я успокаивал мою совесть, рассказывая Фейсалу, как узок его базис. В Сирии Англия была сильна, а шерифы стояли низко. Так я стал главным.

В отместку я поклялся сделать Арабское восстание двигателем его собственного успеха, подобным ручной работе нашей египетской кампании; и также поклялся так яростно вести его к решительной победе, что здравый смысл посоветует властям честно выполнить моральные требования арабов. При этом предполагалось, что я переживу войну, чтобы позже выиграть битву в зале заседаний — нескромные предположения, воплощение которых еще висит в воздухе.[79] Но исход этого обмана не относился к делу.