Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Ну и весна! Хорошо ещё, что снега пока не навалило! – посмеялся Женька. – Ты давай, Пашок, Наташку провожай и возвращайся!

Стали прощаться. Пашка забрал пакеты с подарками, одну – невостребованную – коробку вина, так как вино что-то людям не понравилось, даже Анжелка и Полина перестали его пить, и вышел.

Наташа, чмокнувшись с девками, поторопилась за ним. Когда у него было плохое настроение, она предпочитала не заставлять его нервничать. Когда он нервничал, его плохое настроение быстро перетекало в неадекватное поведение.

На улице не было ни души – ни людей, ни собак, ни другой какой живности. Даже машин не было. Везде только одна бесконечная вода, которую бросал из стороны в сторону сильный порывистый ветер. Он поднимал с тротуара бумагу, обрывки газет, вырывал из урн пустые пластиковые бутылки, прочий мусор, высоко над дорогой зависал и со страшной силой бросал всё это далеко на другую сторону улицы.

– Ого! – с нескрываемым трепетом воскликнула Наташа.

– Чё, не поедешь, на? – съязвил Пашка и, положив подарки с коробкой вина на заднее сиденье, сел в машину.

Наташа и тут покорно поспешила за ним. Поехали на автовокзал, чтобы заранее взять билет, но оказалось, что автобус отменили из-за непогоды, так как на дороге небезопасно. Завтра с утра обещали пустить дополнительный рейс.

Пашка, конечно, сразу обрадовался такому повороту. Наташа же, кроме Васи, вынудившего её поменять планы на вечер, обиделась теперь и на себя, и на Пашкину радость. На себя, потому что легко могла бы избежать подобной ситуации, если б обдумала всё заранее, дабы не дёргаться с такой непростительной для девушки поспешностью. Вася не заслуживал этого, а она не заслуживала Васиной резкости. Пашка же не заслуживал свалившейся на него ухмыляющейся радости. Наташа от бессильной обиды заплакала. Пашка сперва неискренне пособолезновал, а потом накинулся:

– Да чё, тебя убьют, на, что ли, за доклад твой? У тебя уважительный отмаз есть. Смотри, что на улице делается!.. Чё ты плачешь, на, как дура? Завтра поедешь, на!..

Это резко привело Наташу в чувство. Лицо её вспыхнуло, глаза перестали источать влагу и налились холодной решительностью. Она побежала к кассам и стала узнавать про другие автобусы – про все, которые могли идти в сторону А., про коммерческие, про маршрутные такси. Сказали, что движение временно приостановлено.

Тогда она устремилась к частникам. Там, перед вокзалом, стояли две машины. Первый таксист сразу отказался. Второй заломался. На деньги соблазнился. Наташа готова была всё до копейки ему отдать, лишь бы повёз. Тогда подскочил Пашка, схватил за руку, посадил в свою машину и повёз в А.

Со злостью надавив на педаль газа, он понёсся по безлюдным улицам, вздымая лужи к небу, и по колдобинам лесопарка, сокращая путь и оставляя в стороне пост ДПС, выскочил на шоссе у придорожного кафе «Шахерезада».

Дворники не справлялись со встречным натиском бесконечной воды, лобовое стекло казалось каким-то расплавленным, только мутные искажённые очертания просматривались сквозь него. Хорошо, что машин на дороге почти не было. Навстречу только одинокий грузовик с прицепом еле-еле проехал.

Пашка перестал дурить и тоже сбросил скорость. Наташа облегчённо вздохнула. Заговорить с ним она побоялась, потому как по всему было видно, что он очень нервничал: слушал исключительно шансон, перепрыгивая с одной радиоволны на другую и пропуская обычные песни. Когда он слушал шансон, лучше к нему не лезть. Лучше слушать шансон вместе с ним.

Наташа не любила это, так как уши и за ними вся голова будто бы наполнялись неосязаемыми фекалиями. В другой раз не дала бы мучить себя, но не в этот. Пашка вёз её к Васе в А. Ради этого можно было потерпеть и фекалии. Протяжно-ленивые «…там по периметру горят фонари…», «…это ничего, что мы с тобою, друг мой зёма…»; сопливо-жидкие «…не хотел я умирать, но меня не поняли…», «…пацанчик вором стал тогда…»; отвратительно-склизкие «…как дела, залётные?..», «…волосатый сейф вскрывался просто…»; растекающиеся «…кудра-лахудра…», «…номера, номера, номера…»; повергающие в шок «…мы будем водку пить, мы будем баб…», «…я ему дала по малолетке…»; повергающие в уныние «…разлюбил я тебя, черноокая, разлюбил…», «…и засадили в спину нож…»; повергающие в отупение «…что, не загадала? ну, как всегда…», «…и было зае**бись…» навалились всей своей беспардонной тяжестью и задавили остроту и ясность мысли.

Впереди одна машина свернула в сторону близлежащей деревеньки, а другая, то удаляясь, то приближаясь, серой кляксой указывала путь. Без неё, признаться, было бы жутковато на опустевшей дороге.

Но когда дождь пошёл ещё сильнее, какими-то огромными, обволакивающими, непрозрачными каплями, то и она пропала из видимости. Двигаться было совершенно невозможно. Мутные брызги крупно и тяжело стекали с лобового стекла, навязав дворникам невыполнимую работу. Пашка съехал на обочину и остановился.

– Ща, может, чуть успокоится, поедем, на, – сообщил он хмуро.