– Да хоть куда! Сверни куда-нибудь! Понял, да? Что ж тебе, дураку, в тёплом месте не сиделось? Девочку ему Алан, добрый человек, подогнал, а он… э-э! Не попадись Магомеду, понял, да?!
Заорав в трубку, Шалвыч выключился. Не успел Руслан ещё от этого разговора отойти, как позвонил и Аланчик.
– Ты зачем от Танечки свалил, е**нашка? – с ходу набросился он. – Что тебе в башку-то взбрело?
Пришлось соврать:
– Нэуютно щто-то быль там…
– Неуютно?! Да чё ты гонишь?! Эта девочка – супер! Безотказная! Всё бы сделала в лучшем виде! Я тебе как другу, понимаешь?! А ты… Ладно, дело не в этом. Я хочу тебе объяснить, что это не шутки. В игрушки тут никто не играет. Всё серьёзно, понимаешь? Ты понимаешь, что Давида Шалвыча можешь очень сильно подставить? Понимаешь это?
– Понэмаю…
К брехаловской остановке подошёл автобус на Б. Из него выскочил рыжеволосый парень и в нерешительности замер. Его смешное лицо с редкой юношеской бородкой не могло скрыть волнения. Он отчаянно крутил головой, то оглядываясь по сторонам, то всматриваясь в небо, и будто приклеенный к асфальту не мог сделать ни шагу. Собирался дождь, а этот парень, видимо, попал куда-то не туда. Руслан на секундочку даже пожалел его и хотел спросить, что тот ищет, но Аланчик никак не отставал.
– Ты понимаешь, что тебе нужно просто исчезнуть, испариться, чтоб про тебя забыли все? У людей и без тебя проблем полно!
– Понэмаю, но я за сумка отувэчаю, Аланчик!.. – Руслан не стерпел и повысил голос.
Рыжеволосый парень, наконец, смог оторвать ноги от асфальта, и его маленькая пухленькая фигурка скрылась за массивной металлической дверью магазина.
И тут пошёл дождь. Ливень! Крупными, тяжёлыми каплями он навалился на лобовое стекло машины.
– Не ори на меня! – Аланчик рассердился. – Ты где сейчас?
– На щоссе стою. Дэрэувня тут, Брэхаловка… магазин Щальвыча…
– А-а, понял… «Буревестник» там недалеко… Нечего там делать! Магомед в Б. едет. На просёлочную сверни куда-нибудь и там подожди часок. Потом в А. вернёшься. Посмотрим, что делать… А сумка где?
Дождь разошёлся. К магазину подошёл какой-то брехаловский алкаш в бесформенном плаще и с грязной тряпичной сумкой через плечо. Он пересёк шоссе и по обочине торопливо двинулся в сторону Б. Никогда бы мужчина-горец не опустил себя так! На всё готовы эти русские свиньи ради стакана. Дерьмовый народ – жалкие животные.
Руслан поморщился.
– Чё молчишь? – раздражённо прикрикнул в трубку Аланчик. – Где сумка, спрашиваю?
– Нэ могу это говорыт, извэни…
– Ну а Давид Шалвыч в курсе, где она?
– Нэт. Он говориль спрятат, я спряталь. Он нэ спращиуваль у мэня, гдэ она.
Из магазина вышел тот парень с бородкой и тоже направился по обочине в сторону Б. А Аланчик наседал:
– Послушай, брат… Но должен кто-то знать на всякий случай. Мало ли что. Всё может произойти… Понимаешь?..
Руслан опять помолчал. Не нравилось ему это. Чего это так он допытываться стал? Странно как-то. Ладно бы дядя Эдик… И ему, раз такое началось, тоже говорить пока не стоит. Только Шалвычу. Шалвыч – хозяин. А Руслан не марионетка, чтобы кому бы то ни было выдавать хозяйские дела.
– Понэмаю, – ответил он, сжав зубы. – Я это знаю, бырат, и всё. Извэни.
Аланчик с досадой экнул и выключился. Не только с досадой, но и с обидой. А что поделаешь? Так надо. Когда стоит выбор, надо выбирать только одно. Или дружба, или работа. Или друг, или хозяин. Только так. Да и какой Аланчик друг? Да, помог когда-то, но он всегда возвышался, никогда не вёл себя, как с равным. Считал за марионетку. Может, хоть теперь зауважает.
Руслан никак не мог взять себя в руки. А время неумолимо шло. Оно требовало незамедлительности. Магомед, наверное, уже был где-то рядом.
Дождь то переставал, то начинался вновь. Небо, наполнившись грозовыми тучами, помрачнело и мраком этим нависло над унылой дорогой.
Руслан, гневно откинув телефон на соседнее сиденье, развернулся и дал по газам. Неподалёку от домика он обогнал того парня. И снова на мгновение пожалел его. В другой раз остановился бы, подбросил, но не теперь. Теперь не до него. Впрочем, он, сгорбленный и жалкий, и не просил помощи. Шёл куда-то и всё. И пусть. Каждому своё. Пусть каждый живёт своей жизнью. Этот русский – сгорбленной и жалкой, а он, Руслан, – своей, не сахарной, но обнадёживающей, потому что деятельной и смелой. Русские давно просрали свою Россию. Сначала у них вот такая молодая сгорбленность и жалкость, а потом они становятся ничтожествами, как тот брехаловский мужик в бесформенном плаще. И нечего их жалеть.