Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Так и оказалось. Зашёл к Седому – Седой не дал. Салазкины не дали. Кукушкина даже не открыла – притворилась, что спит или что дома никого нет. Ребята – Хрипатый, Славуня, Сашка Распутин – сами сидели, горевали. Так дошёл до конца деревни и повернул назад.

Пока, туда-сюда, добрался до магазина, час с лишним прошло. Зинка, продавщица, как раз открывалась. Петрович с жалобным лицом встал рядом, ожидая, когда та управится с массивным замком.

Но, открыв дверь, она сразу предупредила:

– В долг ничего не дам.

– Ну, Зин, помираю, – робко посетовал Петрович.

– И не проси, – вежливо и игриво отрезала она.

Зинка хоть и добродушная баба, но если сказала «нет», значит, нет. Оставался только один вариант – идти в Красный Восход. Там уже начали дачники подъезжать на весенние огородные работы. Кроме того, пара-тройка домов спиртом приторговывали. В долг, конечно, там не дают, не доверяют. Если только работу за магарыч могут предложить. Хочешь – не хочешь, надо идти, и Петрович пошёл.

Он пересёк шоссе и устремился по обочине к дачам, которые серыми крышами виднелись вдалеке. До них было где-то километра полтора. Минут двадцать неторопливым шагом. Петрович же торопился – утроба-то неистовствовала.

Вдруг взгляд его остановился на небольшой прогалинке в лесу по левую сторону. Там стоял маленький бревенчатый домик с симпатичным резным крылечком. Ноги сами как-то приостановились.

Петрович задумался: «Откуда это он тут взялся? К чему он тут нужен? Пикники, что ли, кто устраивать тут собрался? А зачем у дороги-то прямо? Чтоб близко? Так к нему не подъедешь, вон спуск-то какой крутой. Может быть, „Буревестник“ построил? Или „Звёздочка“ для детишек? Так она в другой стороне, да в лесу он и красивей приладился бы…» Ответ нашёлся только один: «Для проезжающих, чтоб отдохнуть. Машину бросил тут, спустился туда, посидел, покушал, покурил, пописал, покакал и дальше поехал».

Ноги понесли дальше, а голова никак не могла выкинуть за ненадобностью этот домик. Любопытно стало. Даже подмывало вернуться и рассмотреть поподробней, но Красный Восход в данный момент, конечно, был важнее и манил просто непреодолимо. Тем более за мыслями время прошло не заметно и уже до поворота, а за ним до крайнего дома, было рукой подать.

Там, с краю, стоял дом Бобра. Бобр приторговывал спиртом. К нему, в первую очередь, Петрович-то и спешил. Подошёл, постучал в дверь терраски. Тишина. Ещё постучал. Безрезультатно. Похоже, что нету Бобра…

Во вторую очередь Петрович спешил к Петушевским. Их дом был дальше, где-то в середине улицы. Подошёл, постучал в дверь терраски. Тишина. Ещё постучал. Вышла, продирая глаза от сна, девочка, внучка Петушевских.

– Дедушка пьяный спит, – сообщила она.

Понятно, бесполезно. Из тех, кого Петрович тут знал, оставались только Волковы. Но к ним он не ходил никогда. Дороговато и разбирают у них всё. Они водкой торгуют. Весной-летом у них жаркий сезон – студенты, а потом и школьники, из «Звёздочки» ходят, отдыхающие из «Буревестника» да местные дачники тоже у них предпочитают брать. Хоть палёнка, зато точно не средство для протирания стекол какое-нибудь.

Осенью клиентура уходила, и они уезжали до следующего года. Весной же парень их сразу приезжал сюда, а летом, когда работа кипит, сами по переменке наведывались – то она, то он.

В принципе, сезон еще путём не начался, и Петрович решил рискнуть. Может, парень всё-таки даст в долг. Или калым подкинет. Подошёл. Дачу их не спутаешь. Богатая. И забор красивый. Калитка из стальных прутьев. Заперто, позвонил в звонок. Через минуту вышел, как и ожидалось, Волков-младший, Сергей:

– Чё надо?

– Серёжа! Мне бы это… в долг… опохмелиться… помираю… – затараторил Петрович. – Я отдам!.. Или там, что надо, если…

Парень подумал и сказал:

– Заходи. Вот здесь в палисаднике вскопаешь, бутылку дам. Но постарайся к обеду управиться, ко мне приятель должен приехать, не до тебя будет.

– Серёжа, сделаю! – заверил Петрович. – Ты только мне сейчас плесни чуток… а то мочи нет…

Волков сходил в дом и принёс в одной руке лопату, а в другой грамм пятьдесят водки в пластиковом стаканчике. И только когда она, родимая, душегубка проклятущая, горькими своими каплями коснулась сохнущей гортани и скатилась в нутро, истязаемое невыносимой жаждой, тогда более-менее цепко обхватили рабочие руки черенок лопаты.

Палисадник был большой: шириной, к дому до клумб с цветами, метров пять, дальше от другого угла дома, там, где начинался сад, сужался метров до трёх; длиной же, по забору, от угла до начала дома – параллельно – метра три, до калитки и дорожки от нее ещё метра три, от калитки до конца дома метра два, до начала сада ещё столько же и где-то чуть побольше до другого угла забора.

Петрович взялся хватко и за час без отдыха оприходовал половину, до калитки. Парень, выйдя, чтоб доглядеть, как продвигается работа, даже рот раскрыл от изумления:

– Хорошо работаешь, не то что некоторые!

– Так мы же, Серёжа, люди деревенские! – Петрович ободрился и тут же как бы приуныл: – Ты бы ещё плеснул хоть тридцать грамм, а то опять что-то руки затекли.