Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Но он же не знал… – вступился толстяк.

Наташка заплакала:

– Это я виновата… Я и не хотела говорить… На мой день рожденья всегда что-нибудь случается… Я ненавижу свой день рожденья…

О чём это она?.. Пашок, по правде говоря, не понял.

О том, что сегодня в «Карине» Надькину брату влетело? Да ладно – херь какая-то. Макс – он нормальный пацан, всё сам поймёт. Нечего из-за этого переживать.

Или о том, что в прошлом году пришлось с Женьком поцапаться? Ну, это так, по-братски, с кем не бывает.

В позапрошлом же ничего не было… А, менты приезжали! Так это ж ерунда, шумели просто очень сильно.

«Случается», «ненавижу» – да всё нормально. О чём это она?.. Пашок с неприятным холодком в сердце почувствовал, что её упрёк относился исключительно к нему. К тому, что он сегодня во всё виноват. Он – и только он. И не только сегодня, а всегда виноват только он.

Мужик подскочил к ней и попытался погладить по голове:

– Не плачь, ничего страшного не случилось, давай сейчас выпьем за твой день рожденья!.. Сколько тебе исполнилось?

Но Пашок с досадой отпихнул его. Она и сама спряталась от этой ненужной, неподходящей руки, уткнувшись в Пашка и горько плача.

Тогда мужик, схватив на столе свою чекушку с остатками водки, поздравил:

– За тебя, Наташенька! Живи, дочка, долго и счастливо!..

– Давай, батя, пей и вали в свою Брехаловку, – рассердился Пашок. – Ты надоел уже.

Тот в покорном жесте развёл руки и медленно опустошил бутылку.

– За тебя, Наташ, – сказал Кирилл и выпил.

Ну вот, сказал так сказал. Просто и коротко. Кирилл – нормальный пацан. За это Пашок и зауважал сразу его в отличие от некоторых. За нормальность.

Даже немного поднялось настроение. Даже можно было ещё по стакану пропустить ради этого. Всем, кроме мужика – ему и так уже много снисхождения оказали. Впрочем, тот на этот раз не наглел, не настаивал на «выпить».

Толстяк вдруг резко окосел. Еле удерживая равновесие на стуле, он сбивчиво и неразборчиво спросил у Кирилла:

– Объясни мне… пожалуйста, поточнее… как добраться до «Звёздочки»?

Конечно, к этому всё и шло. Симптомы у толстяка давно наблюдались, но никто не предполагал, что всё произойдёт именно так. Спонтанно. Нелепо. Криво как-то. И смешно.

Все, кроме мужика, который сам был не в кондициях, засмеялись. Наташка наконец утёрла заплаканное лицо, заулыбалась. Кирилл тоже не смог сдержаться. У Пашка же чуть ли слёзы из глаз не брызнули из-за смеха:

– У-у!.. – еле выговорил он. – Батюшка нажрался!..

Тем временем Кирилл всё же стал ему растолковывать:

– Выйдешь на лесную дорогу, пойдёшь прямо до развилки, там повернёшь налево.

– А зачем ему в «Звёздочку»? – поинтересовался мужик.

Пашок никак не мог успокоиться. Что-то странное с ним творилось. Смех просто раздирал на части. Даже больно стало. И сдержаться тоже невозможно. Только-только перевёл дух, взглянул на толстяка – и по новой. Самому уж надоело, не по себе стало, особенно когда все остальные пришли в норму, и он смеялся один, как умалишённый.

– У него там друг какой-то есть, – ответил Кирилл мужику.

– Надо его отвести туда, – забеспокоилась Наташка.

Мужик сразу же вызвался:

– Я его туда отведу.

Он засобирался безотлагательно. Только надел плащ и запихал в рот остатки жратвы на пакете.

Толстяк же, то ли заснув на лавке, то ли потеряв всякую координацию, чуть было не упал. Пашок вовремя заметил и, подскочив, поймал его за шиворот. Смех пропал так же резко, как и появился.

– Надо на улицу вытащить, чтоб освежился, – посоветовала Наташка.

Кирилл взял одну руку, мужик другую, а Пашок сзади за обе ноги ухватился. Толстяк был невменяем абсолютно – словно труп, а эти двое оказались хреновыми помощниками, слабаками. Вдвоём перед не могли нормально нести, постоянно их бросало из стороны в сторону. Несколько раз чуть не уронили. Вся тяжесть на Пашка приходилась. Поэтому он, когда удалось всё-таки вытащить толстяка из домика, донести хоть до ближайшего дерева и прислонить к нему, выругавшись, развернулся и с негодованием ушёл обратно в домик. Раз уж нести по-хорошему не могут, то пусть держат его, стоят.

Одно порадовало – небо теперь выглядело светлым и умиротворённым. Крыша домика больше не стонала и не скрипела, будто и не было ни урагана, ни грозы, ни всего прочего, чем с лихвой насытился этот день. Теперь точно и непременно надо было уезжать.

– Ну и народ пошёл, на! – посетовал Пашок Наташке, когда вошёл в домик. – Ладно, алкаш, на, он всю силу пропил, да и старый уже. Но этот, молодой пацан, а дохлый, как баба, на!..

– Да он вообще козёл какой-то!..

Наташка откликнулась так живо, что он даже удивился:

– Почему?

– Не знаю, почему, – ответила она с раздражительностью. – Козёл – и всё.

– Да он мне тоже сразу не понравился… – охотно согласился Пашок.

– Вообще-то тебе другой сразу не понравился. Алик.

Наташка завелась. От неё просто разило гневом, как чем-то очень горьким, с едким дурным запахом. В такие минуты с ней лучше не связываться. Но он всё же попытался оправдаться:

– Потому что он от тебя глаз не отводил, на. Всё высматривал чё-то, на.

– Ты дурак, Паш? Он вообще на меня не смотрел.

– Я видел, на…