Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Давай сумку, если нэ хочещь проблэмы!..

– Мне не нужны проблемы. Я не брал…

Не успел он окончить, как тот больно ударил его в челюсть. Пашок хотел ответить, но побоялся ножа.

– Я не брал, бля!.. – закричал он, отскочив и чуть не придавив Наташку. Та завизжала.

– Ты кого назваль блядь? – чурка ещё раз ударил. – Говори, гдэ сумка дэль?

– Не брал, – спрятав лицо, обречённо ответил Пашок.

– Мащина, «дэвяностодэвятая», твоя на дороге?

– Моя, на…

– Пощли, посмотрим, щто в мащине!.. Дэвущке скажи, щтоб здэс быль.

– Ща я, Наташка, – Пашок попытался успокоить перепуганную девушку. – Посиди тут пока.

– Нэ ходи никуда, Натаща, – сказал ей чурка. – Здэс сиди, – он подтолкнул Пашка к двери, и они вышли.

Свежий воздух приятно ударил в нос. Было очень тепло. Снег стремительно таял, образовывая под ногами месиво из серо-коричневой грязи.

В машине, естественно, того, что искал этот чурка, не оказалось, и они вернулись в домик. По дороге тот, правда, спросил:

– Кто ещё быль здэс?

Пашок с готовностью рассказал:

– Когда мы приехали, в домике уже четыре человека было: волосатый, потом толстяк, мужик-алкаш и ещё один…

Странное исчезновение Кирилла только добавляло негатива к этому опасному положению. Куда он так «вовремя» пропал? Пашок почти на сто процентов склонялся к тому, что сумка – его рук дело.

– С волосами я видэль, а куда другие ущли?

– Толстяк нажрался. Его алкаш увёл. А последний прямо перед твоим приходом сбежал.

– Куда? Сумка с ним быль?

– Не знаю. Может, и с сумкой был. Не видел, на.

– Опять врёщь, – засрежетал зубами чурка. – В жёпу ви**у!..

– Да зачем мне врать! – чуть ли не со стоном выдохнул Пашок. – Чё б я тогда здесь-то сидел, раз у меня сумка твоя? Сел в машину и уехал бы! Сам посуди!..

Чурка как будто внял разумным доводам, но, войдя в домик, опять набросился:

– Гдэ этот, который сбэжаль?

– Не знаю, на!.. Говорил же!..

– Врёщь!..

Наташка не выдержала и взмолилась:

– Пожалуйста!.. Мы, правда, ничего не знаем!..

Чурка, коротко взглянув на неё, ухмыльнулся:

– Нэ боищься, щто твоя дэвущка пострадать может?

Пашок, конечно, испугался:

– Если б знал, сказал бы!.. Зачем мне кого-то защищать, на? Зачем мне сумка какая-то, на?

– Нэ боищься?

– Боюсь, на…

Чурка сделал каменное лицо.

– Тогда говори. Или я твою дэвущку прямо здэс ви**у.

Пашок, присев было устало на лавку, вскочил.

– Не трожь её, на. Я тебе правду говорю, на.

– Пожалуйста!.. – заплакала Наташка.

Но чурка, толкнув Пашка к стене, принялся один за другим наносить ему удары по лицу, а когда лицо удалось спрятать за руками, то по корпусу и вообще, куда придётся.

– Говори! Говори! – орал он.

Пашок давно бы уже сказал бы, если б хоть что-то знал. Впрочем, это «что-то» он и выложил с самого начала. Для этого вовсе не требовались угрозы, кулаки и нож.

Чурка думал совершенно по-другому. Как раз ножом он и стал вертеть перед лицом в довершение своего звериного наскока.

– Говори! Зарэжю!..

Вдруг Наташка – то ли со злости, то ли от отчаяния – решилась напасть на него сзади. Резко подскочив, она схватила его руку – ту, в которой был нож. Завязалась короткая борьба, из которой чурка вышел победителем. Он, с силой вырвав руку, отшвырнул Наташку в сторону. Она упала на пол и жестоко ударилась головой. Остриё ножа по инерции попало Пашку в лицо и порезало кожу на щеке.

– А, бля! – вскричал он от боли, зажав рану рукой.

Но хоть надрез и не был очень глубоким, крови вышло много. Она протекла между пальцев и закапала на пол.

Чурка окончательно рассвирепел. Подняв Наташку с пола, он приказал ей:

– Раздэувайся!..

Она заплакала:

– Не надо… Пожалуйста, не надо…

– Я нэ щучу, Натаща! – пригрозил он. – Раздэувайся или зарэжю!..

Пашок поднял голову и от невыносимого бессилия скрежетал всеми зубами, которые только могут и не могут быть – и телесными, что во рту, и душевными, что в сердце, и мысленными, что в голове.

Он ничего не мог сделать. А то, что и мог, не делал, потому что боялся смерти. Она впервые так близко и осязаемо подошла к нему. Он впервые почувствовал, что смерть – реальность. Не так, как ранее её рисовало воображение. Что она для кого-нибудь. Что она когда-нибудь. Он впервые почувствовал её для себя прямо сейчас, и малодушие одолело его.

И вот ещё правду говорят, что надежда умирает последней. Да. Пашок надеялся, что вдруг что-то изменится. Что чурка не пойдёт до конца. Только попугает, унизит – и всё. Малодушие Пашка надеялось, что это не тот случай, когда нужно умирать. Не тот случай, когда нужно умереть.

Наташка не двигалась. Просто стояла и плакала. Тогда чурка сам принялся стаскивать с неё одежду. Она не сопротивлялась. Он, спустив вниз джинсы с трусами, наклонил её к столу, расстегнув ширинку, вытащил орган и вставил ей сзади. Пашок видел этот момент на её лице. Она вздрогнула и закрыла глаза.