Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Что ты видел? Ты дальше своего носа не видишь. Уж кто-кто, только не он. На Алика ты зря накинулся, Паша мой милый, – Наташка горько усмехнулась. – Твоя ревность… какая-то ненормальная!.. Ладно, мы когда-нибудь уедем отсюда?

– Сейчас поедем. Допьём – и поедем, на.

– У тебя всегда так – пока всё не выжру. Ты, наверно, сам скоро алкашом сделаешься.

Завелась. Это могло бы продолжаться неопределённое время, если бы не вернулся Кирилл. Как только он зашёл, она сразу же, надувшись, замолчала.

– Садись, – велел ему Пашок. – Давай добьём, тут на раз осталось, и поедем отсюда нах**.

Тот послушно присел. Непонятно – то ли Наташкины слова, то ли общая атмосфера – но отношение к нему изменилось кардинальным образом. Прямо каким-то ненавистным он сделался в одно мгновение. Так и хотелось схватить за тоненькую шейку и захерачить «в душу» разка два. От души.

Пока были в этом домике волосатый, толстяк, мужик тот же, не таким невыносимым казалось пребывание в нём. Но вот они все – кто куда – поразбежались и не то стало. Очень тихо как-то.

Да, конечно, погода успокоилась. К тому же, чем больше людей, тем больше шума. Это всё так. Но было и нечто помимо. Ради отмаза подошло бы слово «пустота». И, пожалуй, Пашок чувствовал именно так – согласно с этим словом. Но всё же это не совсем верно.

Совсем неверно. Не пустота, а новое наполнение. Оно было таким тихим, но вовсе не безобидным – и сердце чувствовало его недоброту, его скрытую угрозу. Кто-то должен был нести ответственность за это.

Кирилл – иного выбора домик не предоставлял. И вообще – Пашок был из той категории людей, которым просто необходим образ врага. Сначала это те – внешние. Потом неблагонадёжные и нелицеприятные внутренние. Далее менее хорошие. Далее менее хорошие из хороших, и так до самого ядра – до семьи в прямом и переносном смыслах. Но и там процесс не останавливается, идёт до самого центра. Пока не окажется, что враг – сам центр и есть.

Пашок, разорвав коробку и вынув из неё пакет, вылил остатки вина в стаканы, а Кирилл, нетерпеливо схватив один из них, предложил тост:

– За домик.

– Хороший домик, – сухо согласилась с ним Наташка. – Будем теперь знать, – а Пашку улыбнулась. – Может, ещё когда заскочим.

Пашок важно пробурчал:

– Ладно, за домик.

Выпив, закурили.

– Я пойду по-маленькому, – сообщил Кирилл. – Буду на улице ждать. Или как? Мы сейчас поедем-то?

Последнее было сказано с некоторым давлением, и Пашку это не понравилось. Это маленькой чёрточкой заприметилось. Даже захотелось в отместку продлить ожидание Кирилла – затянуть, специально посидеть подольше. Правда, совсем долго наткнулось бы на протест Наташки и собственного сердца. Поэтому пришлось согласиться:

– Да. Ща мы. Покурю, на. Лампу погасим, на, и поедем. Жди там возле крыльца, а хочешь к машине сразу иди.

Кирилл вышел. Было хорошо слышно, как его торопливые шаги ловко пронеслись по ступенькам крыльца. Однако не успел Пашок затоптать окурок, как под окном кто-то громко сказал, что-то типа «сейчас всех поубиваю», «порежу» и прочее. Голос совершенно точно не принадлежал Кириллу. И никому из тех, кто находился здесь ранее, потому что он был с вопиющим кавказским акцентом.

Пашок насторожился, а голос добавил:

– В жопу ви**у!

Затем кто-то взошёл на крыльцо и с силой пихнул дверь. На пороге возник черномазый мужик лет тридцати.

– Салям алейкум! – сказал он. – Не бойтэс, я здэс двэ минуты. Своё взяль и пащёль.

Наташка вскочила и встала позади Пашка. Незнакомец полез под стол, загремел чем-то. Оказалось, досками. Оказалось, что под столом был то ли подпол, то ли какой-то тайник. Всё это внушало тревогу.

– А ты кто такой, на? – с волнением спросил Пашок.

Но тот молчал. Он исчез под столом.

Наташка дёрнула за руку. Типа, пошли отсюда.

Но он удержал её. Типа, стой. Это подозрительное дело. Мало ли что. Кто знает, что этот чурка там ищет? Уйдёшь – виноват окажешься. Да и страх какой-то необъяснимый сковал.

Наконец, тот вылез из-под стола. И сразу наехал:

– Нэ твоё дэло. Гдэ сумку дэль?

– Какую сумку? – недобро удивился Пашок.

– Какая здэс лэжаль! – чурка ткнул в сторону стола.

Противоречивые чувства: с одной стороны – осознание своей непричастности и невиновности, а значит и правды, но с другой – полное бессилие, потому что её ещё нужно суметь втюхать этому дикобразу. Попробуй-ка!.. Пашок знал, насколько это тяжело. Тому же Аслану Алиеву невозможно что-то доказать, ничем не переубедишь. Но деваться некуда, надо было втюхивать.

– Я не знаю ничего про сумку, – внутренне собравшись, спокойно и внятно сказал он. – Мы здесь недавно. И про подпол этот ничего не знал, на. Только что увидел, что он есть. Сумка – вернее, рюкзак – тут был у одного человека. Он уже давно ушёл, на.

Незнакомец немного призадумался и спросил:

– Парэнь с волосами?

– Да, он, на.

– Нэт, – тот окинул с ног до головы своим тупым, «проницательным» взглядом, совсем, как у Аслана Алиева, и жёстко пригрозил: – Я тэбя в жёпу ви**у. Зачем на другого свалиуваещь? У нэго нэ та была. Говори, гдэ сумка.

– Я не знаю, на. Не брал, – повысил голос Пашок.

А чурка тут же вытащил нож.