Семьдесят девятый элемент

Протягиваю Коновалову ключ.

Хорошо, что не уехал. Он — после Локтионова — лучший специалист в бригаде проходчиков.

Протягиваю ему ключ. Я отменяю приказ.

Я не стал ужинать и лежал в спальне, Валентина возилась за стенкой и не смела войти ко мне, она знала, что, когда мне тошно, лезть со всякими расспросами да сочувствиями не полагается.

Дикая, неожиданная мысль пришла поздним вечером: а что, если... Что, если взять и уйти отсюда, из этого Мушука — богом выхарканного местечка, где нет воды и зелени, где жара да песок? Из экспедиции, где я не просто начальник для полутора тысяч работающих, но еще и Советская власть, поскольку поселок не обозначен на картах, он — временное пристанище, а не официально зафиксированный населенный пункт. Из экспедиции, где я не просто хозяйственный руководитель, а царь, бог и воинский начальник, да, и воинский в том числе: учет военнообязанных возложен на мой отдел кадров. Где мне приходится думать и заботиться решительно обо всем: о снабжении, о выполнении плана, доставке мяса и молока, о женитьбе и крестинах, о строительстве домиков и о меню столовой, об улаживании семейных скандалов и лечении детишек — всего не перечесть... Что, если уйти... Не пора ли? Шестой десяток. Тем более что в главке Саня Краснов — фронтовой друг — давно предлагал мне должность заместителя главного геолога и даже провентилировал предварительно вопрос в ЦК республики.

Я никому не говорил о предложении Сани Краснова, если же сказал бы, то наверняка услышал бы ответ: чудак, коль откажешься.

А почему бы и отказываться? На кой пес мне сдался этот Мушук и это дермовое золото, из которого при коммунизме будут строить, как говорил Ленин, общественные сортиры. Ну, Ленин выразился помягче. Смысл тот.

И сдалась мне, в самом деле, окаянная эта жизнь — девятнадцать лет, как одна копеечка, в поле; исключить время отпусков — получится семнадцать с половиной чистыми. Шесть тысяч четыреста дней. Здоровенный кусина. Да и вся жизнь была не сладкой плюшкой: ФЗУ, завод, рабфак и вечерний институт, четыре года войны после института сразу — полевая, так сказать, практика. Демобилизовался — и сюда. Тогда тоже звали чудаком: майор, в орденах, была нужда переться в пустыню, да еще рядовым геологом, и квартира в городе у родителей Валентины, и работу в главке предлагали, и Валерке исполнился год — куда с таким в пески...

Штаны просиживать не захотел. Геолог в конторе — что моряк на суше, артист в зрительном зале... А пошел рядовым — тоже правильно, важно не зарываться, не взваливать больше, чем потянешь. Надо поднабраться полевого опыта, настукать полевого стажа, померить пустыню своими ногами, поколотить породу своим молотком, покамералить в дощатых халупах, а после и двигаться выше. Дело не в лишней скромности. Трезвый учет обстоятельств и возможностей, только и всего.

Решись я сейчас на перевод в главк, — вот обрадуется Валентина...

Еще бы! Супруга заместителя главного геолога. Не преминет вспомнить, что раньше главк числился министерством, и, если мерить на старый аршин, я получаюсь что-то вроде заместителя заместителя министра. «Зам зама». Отдельная трехкомнатная квартира. Ложа в театре. Талоны на такси. Персональная надбавка к окладу. И — Валерка под непосредственным наблюдением. «Визуальным», как любит выражаться Темка Залужный.

Никуда я не поеду, все это сущая ерунда. Как работал я в экспедиции, так и буду работать, пока болезни не сшибут с ног. Ходить в замах — не по мне. Сидеть в конторах — тем более. А что касается Валентины — она давно смирилась со своим положением и не заикается ни о чем. Валентину меньше всего волнуют мои заботы и мои радости. То есть нет, волнуют, конечно — с точки зрения практической: если у меня плохое настроение, то и в доме невесело. Могу придраться по какому-нибудь пустяку. Сорвать злость. Кому ж это понравится. Ну конечно, Валентину интересует выполнение плана экспедицией — так сказать, в разрезе бытовом: получу я премию или нет. За ней водится и своего рода тщеславие: всегда беспокоится, что говорят обо мне люди. Если говорят плохо — Валентине это неприятно, ведь речь идет про ее мужа. Вдобавок она привыкла ко мне, — так привыкают к дому, к мебели, к собаке, черт подери. Отлучаюсь дня на три — ей пусто без меня, знаю. Возвращаюсь — все становится на место, заполняется пустота, будто привезли отданный в ремонт диван или шкаф. Такие вот дела, Перелыгин.

А мне иногда хочется — по-мальчишески хочется, — чтобы Валентина встретила меня у порога и поцеловала, — скажем, в лоб, на худой конец. Спросила не безразлично: как дела? Спросила бы иначе — уж не знаю, о чем и как... Женщины должны сами догадываться и уметь спрашивать так, чтобы захотелось рассказать не только про факты, но и про то, что лежит за фактами. И похвалила бы, коли я заслужил. Ругать, между прочим, ругают меня и без участия Валентины. А человеку надобно иногда, чтобы о нем сказали хорошее. Сказал кто-то близкий...