Семейное дело

Пашин еще раз предложил перебраться к нему за город, показав подбородком на чёрную машину, неслышно подкатившую за ним. Я снова отказался.

– Ну, смотри! Над моим предложением подумай. Мы вернёмся к этому разговору.

Мы уговорились созваниваться по мере надобности и распрощались.

16

Было еще светло, но улицы обезлюдели. После отъезда Пашина мне стало неуютно. А когда на душе тревожно, мы вспоминаем тех, кто принял в нас хоть толику участия. В арке дома я увидел телефонную будку, раскрыл записную книжку на букве «З» и набрал номер, в следующую секунду уже жалея, что поддался меланхолии: Нина несколько мгновений размышляла, как относиться к моему звонку.

– Вы в Москве? – осторожно спросила она.

– Да.

Завьялова помедлила.

– Вы становитесь популярны в определенных кругах, – со свойственной ей иронией, наконец проговорила Нина. – В редакцию приходил следователь и спрашивал про вашего отца и про вас. Что вы уже успели натворить?

– Да так! Ничего особенного! – ответил я как мог безмятежнее. Но при упоминании о следователе ладони мои покрылись липкой дрянью.

– Приезжайте! Расскажете! Не бойтесь, я не стану вызывать милицию! – с той же иронией пообещала женщина, назвала адрес и объяснила, как доехать.

Примерно через час, когда на прозрачно-синем небе задрожали первые звёзды и проступил жиденький месяц, а край облака над головой заалел, я нащупал в темноте тесной лестничной клетки испорченный звонок. Затем негромко постучал и услышал в чёрную щель приоткрывшейся двери голос Завьяловой:

– Проходите. Открыто. В квартире маленький ребёнок. Вечером звонок отключают.

Мы прошли по коридору мимо двух комнат коммунальной квартиры к дальней двери, откуда через щель сочился рассеянный свет.

Комната Завьяловой оказалась тесноватой, но уютной. Предметы и вещи в ней были подогнаны друг к другу, как кирпичики в кладке, уложенной опытным каменщиком: ничего не прибавишь, не убавишь, не передвинешь на другое место. С фотографии за стеклом мебельной стенки смеялась девочка лет восьми.

– Ваша дочь? – спросил я, присаживаясь на диван.

– Да. Она у бабушки.

Нина села на другой диван наискось и напротив. Даже при неярком голубоватом свете настольной лампы я всё же разглядел её осунувшееся лицо. На женщине был короткий летний халат с нарисованными на нём рыбками. Невзирая на духоту, Завьялова накинула на плечи мохеровую кофту.

– Что вы так смотрите на меня? – без выражения спросила Нина.

– У вас болезненный вид.

– Нездоровиться.

– Тогда, может, я зайду в другой раз?

– Нет, нет! Иначе я совсем расклеюсь! Так где вы нахулиганили?

Её ироничный доброжелательный тон располагал к откровенности, а мне нужно было выговориться – я устал от неизвестности. Я рассказал Нине всё, что со мной стряслось: от телеграммы до разговора с Пашиным. Рассказал я и о родителях.

Нина ходила по комнате с зажженной сигаретой и с пепельницей в скрещенных на груди руках. Рыжий локон упал на её высокие брови. Она потёрла висок вдавливающим вращением большого пальца.

– Может, вам стоит пойти в милицию и рассказать всё, как есть. Они разберутся. Это снимет подозрения, – сказала она несколько отстранённо.

– Если свидетели подтвердят мою невиновность, мне там незачем появляться. А если всё же убийство Веры повесят на меня, то меня рано или поздно все равно найдут. Так что лучше уж я пока погуляю. Но телеграмму про обращение в суд прислала не Вера.

– Почему? – Нина, прищурившись, посмотрела на меня через дымок.

– Штамп отделения связи на обеих телеграммах один и тот же. На той, которой меня вызвали на похороны и сообщили про суд. Вера меня на похороны не вызывала. Значит, логично, что и вторую телеграмму отправила не она.

Нина молча курила.

– Судя по всему, неизвестный имеет какое-то отношение к наследству, – рассуждал я вслух. – Но почему он не объявился раньше и не заявил о своих правах? Зачем нужно было устраивать инсценировку с телеграммами и письмом и подставлять меня? Допустим, что меня посадят или расстреляют. (Нина глубоко затянулась и хмыкнула.) Тогда этот некто объявится, чтобы получить своё. А если четыре человека подтвердят, что я носа не показывал с Лебяжьего, и, значит, физически не успевал встретиться с Верой, его комбинация теряет всякий смысл. Преступнику или преступникам в этом случае не то, что добро заполучить – целыми бы уйти. Родственники Веры их в покое не оставят. Я думаю, некто действовал по обстоятельствам. Сам не знал, чем всё закончится. И я оказался неожиданно удобным прикрытием для него. Но если он не остановился перед убийством, скорее всего, он сделает всё, чтобы избавиться от меня!

– Всё это очень сложно. В жизни так не бывает. Вы напуганы и напридумывали себе. С Верой мог произойти несчастный случай.

– Мог! Если бы только её тело не нашли в товарном вагоне на другом конце света! Не сама же она залезла в поезд и там умерла! Тут есть еще одна закавыка. Письмо отправили Вере до её исчезновения. Письма я не видел. Но милиция, надеюсь, не ошиблась. На конверте должен стоять штамп с датой его получения в Москве. Если так, то кто-то уже знал, чем Вера письмо не прочитает.