Семейное дело

— Все равно ты будешь со мной, а я с тобой, — спокойно ответил он, и такая убежденность была в этом спокойствии, что Лида поняла: с ним бесполезно спорить, бесполезно что-то доказывать, даже ссориться. Это не человек, а скала.

Ей даже понравилось такое упорство: оно льстило, оно было приятным. Девчонки — соседки по общежитию, которые давно все приметили, — единогласно согласились с тем, что Алешка — настоящий парень, а не какой-нибудь там «поматросил и бросил», которых в нынешнее время пруд пруди. У каждой девчонки уже была своя печальная история, а то и не одна, и, грешным делом, каждая чуть завидовала Лиде.

Споры возникали, как правило, перед сном.

— Господи, — говорила маленькая рыженькая Галя Ильина, третьекурсница с математического, — ты, Лидка, совсем дурочка какая-то. Да на твоего Алешку только поглядеть — сразу видно, что и влюблен по самую маковку, и парень порядочный. Он для тебя в лепешку разбиваться будет.

— Что же, прикажете выходить замуж?

— А почему бы и нет? Институт кончишь через пять лет, пошлют тебя учительствовать бог знает куда, и ни дома, ни счастья — ничего.

— А если я его совсем не люблю?

Вот тут-то и начиналось самое главное! Девчонки говорили, не слушая и перебивая друг друга, — и все о том, можно ли выйти замуж без любви, нравственно это или безнравственно, а если безнравственно, то очень или не очень, особенно если есть к мужу уважение или благодарность. Какой там сон! Уже соседки стучали в стенку, требуя тишины, а они не унимались.

— Любовь может появиться позже, из дружбы, — доказывала одна. — Еще Герцен писал, что любовь и дружба — взаимное эхо, они дают столько, сколько берут.

— Дружба! — фыркала Галя. — Расскажите моей бабушке.

— Если тебе не везло, это вовсе не значит, что на свете нет настоящей дружбы парня и девушки.

— Может быть, и есть где-нибудь, а современному парню знаете что надо?

— Не мерь на свой аршин! Почитай у Толстого: «Если столько голов, сколько умов, то и сколько сердец, столько родов любви».

— Вот именно! У каждого по-разному. А что касается современных парней, то это ерунда. И в старину тоже были всякие! Не верите? А знаете, что писал Энгельс? «…Мне больно, что строгая нравственность грозит исчезнуть, а чувственность пытается возвести себя на пьедестал».

Лида, из-за которой разгорались эти споры, обычно помалкивала и только слушала. Девчонки же доходили до хрипоты, каждая подкрепляла свое мнение ворохом цитат, и Лида только глазами хлопала. Что Энгельс, что Толстой, что Герцен! Девчонки шпарили целыми верстами цитат из Ларошфуко, Стендаля, а то и из древних — ну, начитались! Ну, попробуй слово ввернуть — тут тебе назад десять!

В эти споры Лида не вступала не потому, что не могла, как они, подпереть себя классиками. Просто ей самой все было понятно. То, что происходило с ней, было ясным. Она бы могла еще сказать — правильным.

Чувство одиночества, которое она испытала в первый день приезда, и та история в вестибюле гостиницы уже забылись. На смену пришло удивительное чувство новизны, и каждый прожитый день добавлял в ее жизнь что-то новое. Все было открытием. Лекции — даже они, такие непохожие на привычные школьные уроки, были открытием. И первые свои деньги — первая стипендия, после которой всей группой отправились кутить на проспект Мира, в «Ангину», с коктейлем и по триста граммов мороженого на каждую. И обеды в студенческой столовке, где самым вкусным были сосиски, запеченные в тесте. И еще по-школьному нетерпеливое желание, чтобы вызвали отвечать на семинаре, — все, все было вновь, все наполнялось особым, значительным смыслом.

Она никогда столько не читала, сколько в этот первый студенческий месяц, и снова переживала ощущение новизны. Ей казалось, она уже много знает, в школе все-таки кое-что проходили — и вдруг, получив обязательный список литературы на первый семестр, не поверила сама себе. Ничего не читала! «Повесть об Улиянии Осорьиной» или об Ерше Ершовиче — семнадцатый век, Феофан Прокопович — восемнадцатый, «Песнь о Роланде», и еще, и еще, и еще — то-то девчонки-старшекурсницы могут козырять друг перед дружкой своей эрудицией! Впрочем, те же девчонки и посмеивались над ней, над тем, как она зарывалась в книги. «Студент должен уметь читать по диагонали. А то и совсем не читать. Подходит ко мне Сенька Шишов из пятой группы и говорит: расскажи коротко «Войну и мир». — «Это еще что! Сеньку спросили, кто такой Камо грядеши, так он и глазом не моргнул: «Армянский, говорит, писатель».

Но она все-таки читала. Возможно, это была еще незабытая прилежность вчерашней школьницы, и Лида оставалась верна ей. Иначе зачем было вообще поступать в институт?