Семейное дело

Пожалуй, чуть грустно ей стало лишь один раз, когда в выходной она гуляла по городу с Алешкой и они оказались возле Зоопарка. «Зайдем?» — спросила она. «Зайдем». Сразу возле входа, в узеньком загоне, за толстыми железными прутьями стояли бок о бок два лося. Она подошла ближе — у лосей были печальные, остановившиеся глаза и свалявшаяся, грязная шерсть на боках. «Я знаю, что ты вспомнила», — сказал Алешка. Она кивнула. Действительно, она вспомнила дорогу и лося на ней — да разве он был таким, как эти два жалких невольника? «Идем отсюда», — попросила Лида. «А тигры? Где-то здесь даже броненосец есть, вчера в «Вечерке» читал». — «Пойдем», — настаивала Лида. Он понял. Больше они так ничего и не посмотрели в зоопарке.

И остаток дня, и вечером Лида была грустна. Где-то в глубине души ожили лес, лесная тишина, шелест реки, весенние клики лебединых стай, посвист белки на ели, что росла возле самого дома. Впервые за все время жизни здесь, в городе, на нее словно бы нахлынули старые, добрые образы, звуки и запахи — и ей остро захотелось увидеть, услышать, почувствовать их снова, хотя бы ненадолго. Ан нет, вместо этого комната на четыре койки, недочитанная глава из новиковского «Живописца» и пять страниц домашнего чтения, которые надо толкнуть завтра.

Странно: в ту ночь она долго не могла уснуть. Виной тому, конечно, изначально были те самые замурзанные зоопарковские лоси. Тоска по дому — потом; а после нее пришли раздумья об Алешке.

Девчонки правы, разумеется — отличный, верный парень. И не влюблен, а любит — это разница! Она верила, что Алешка любит, и вместе с тем чувствовала какую-то свою вину перед ним… Лида пыталась понять — почему вину? Потому что не может ответить ему тем же? Ну а если действительно не может? «Просто я, наверно, еще не доросла». Девчонки — много ли они старше ее, а кое-что пережили и охотно рассказывали о своих историях. Ей же нечего было рассказывать, хотя ее и просили, очень просили, пока не пришла на подмогу рыжая Галька и не сказала: «Бросьте приставать, девочки. Она же, дурочка, наверно, и не целовалась еще ни разу».

Может быть, надо вести себя с Алешкой поласковее? Действительно, поцеловать его, что ли? Нет, тогда он совсем спятит и будет ночами торчать под окнами общежития. С него станет, с бешеного.

А утром, перед лекциями, в аудитории появился незнакомый парень и объявил, что сегодня начинает свою работу студенческое научное общество и первокурсники приглашаются на открытие. Все вежливо промолчали. Парень почему-то поглядел на Лиду и спросил:

— Как я вижу, вы тоже не в большом восторге?

— С чего вы взяли? — пожала плечами Лида. — Я приду.

— И не пожалеете, — улыбнулся он. — Будем обсуждать новую работу Юрия Кричевского. Надеюсь, вы уже слышали это имя?

Нет, она не слышала этого имени. Ей было просто интересно, потому что и это тоже было новым, еще незнакомым.

И вокруг нее были незнакомые, когда она пришла на заседание, — все старшекурсники, кто с бородками, кто с усами, — мода! В коридоре она заметила девушек, они курили, окружив высокого красивого парня, — тот стоял, скрестив на груди руки и попыхивая трубкой. До Лиды донесся приятный, сладковатый запах трубочного табака. И парень тоже поглядел на нее — внимательно, даже излишне пристально, поверх голов окруживших его девушек, словно уже не замечая и не слыша их. Лида быстро отвернулась и вошла в аудиторию. Она знала, что краснеет, краснеет безудержно, — господи, с чего бы это? Ну, посмотрел парень, — подумаешь! — а у тебя щеки горят, до чего же глупо!

Он посмотрел на нее, входя, поискал взглядом и нашел — и потом, когда садился за преподавательский столик, тоже посмотрел, будто желая еще раз убедиться, что она здесь.

Тот студент, который приходил в группу и приглашал на открытие СНО, встал рядом со столиком и серьезно, будто взвешивая каждое слово, объявил, что общество возобновляет свою работу и первым будет доклад студента третьего курса Кричевского о формировании взглядов Альфреда де Мюссе в 1830—1832 годах. Все собравшиеся слегка похлопали, и она тоже похлопала, стараясь хотя бы припомнить что-нибудь о Мюссе. Нет, она не читала, только слышала об этом французском писателе.

И может быть, поэтому ей было непонятно, даже чуть скучно то, о чем говорил Кричевский. Ей трудно было проникнуть в смысл доклада, но она понимала, что все это очень умно, и те, кто потом выступал с обсуждением, так и говорили: серьезная научная работа… А Кричевский, когда все потянулись к выходу, шагнул к ней.

— Вам не было тоскливо, девушка? — спросил он. — Мне показалось, что вы… как бы это сказать?.. ну, слушали чуть напряженно.

— Ну что вы! — сказала Лида и с отчаянной решимостью добавила: — Просто я сидела и думала, сколько же я еще не знаю!