Семейное дело

— Сияешь, — сказала, отворачиваясь, Галя. — Когда мы влюбляемся, у нас становятся глупые рожи.

— Мне просто хорошо, — сказала Лида.

Ей было не просто хорошо. Ей было чудесно, будто она пришла с какого-то большого праздника. Уютный, маленький ресторан и тихая музыка, и двое очень внимательных к ней людей, и немного вина, — разве этого так уж мало для великолепного настроения? Кричевский сначала молчал — больше говорил Эдик, потом разговорился и он. И Лида не удивилась, что разговор снова зашел о литературе. Юрий даже пошутил, что это его пожизненная любовница, и как-то грустно улыбнулся при этом.

Что знала о них, особенно о Юрии, Лида? Ничего. А ей хотелось сразу, вот тут же, немедленно узнать как можно больше. Талант? Да, это, конечно, бесспорно. А как он живет, чем живет, о чем думает?

— Но ведь литература — это отражение жизни, — сказала Лида. — Есть еще и сама жизнь.

— Есть, есть, — кивнул Эдик. — Как же!

— Перестань, пожалуйста, — поморщился Юрий и обернулся к ней. — Понимаете, Лидочка, литература чище, благороднее, чем жизнь. В жизни так много худого, что я не боюсь показаться вам страусом, прячущим голову если не под крыло, то под книжную обложку. Когда я читаю, я ухожу к другим людям, в иные времена, в иные эпохи. Почему у нас так любят Дюма — вы не задумывались? Пустое, в общем-то, чтение, но людям надо уйти куда-то от окружающей их жизни.

— Разве жизнь так плоха, что от нее надо уходить?

— Кому как. Вам, наверно, не надо. Хотя я не знаю, как вы жили, как сложилась жизнь у вас.

Он тоже хочет знать все обо мне, подумала Лида. Значит… Сердце у нее прыгало. Значит, вовсе не случайно он пригласил именно меня, а не этих старшекурсниц с сигаретами.

— Как я жила? — переспросила Лида. — Очень просто. Выросла на пограничной заставе. Ходила, вернее, ездила в школу. Копала огород, ловила рыбу, собирала грибы. Читала, играла в волейбол…

— Прекрасно! — сказал Эдик. — Настоящее дитя природы, не испорченное грубой цивилизацией.

— Вам можно позавидовать, — с прежней грустью сказал Юрий. — В вас, должно быть, заложен особый заряд человеческой прочности. Я говорю о взглядах, привычках, короче — о душе. Многие ваши современницы лишены этих качеств. Эдик прав: таково влияние города, этого средоточия цивилизации.

— Что-то вы уж больно обижены на цивилизацию, — засмеялась Лида. — Чем это она вам так насолила?

Юрий поглядел на Лиду с заметным удивлением, будто не ожидал от нее такого вопроса.

— Знаете, у меня есть мечта, — сказал он. — Поступить на работу лесником. Да, да, лесником! Жить в лесу, днем делать что положено леснику, а вечером — керосиновая лампа и книги. Много книг! Рано или поздно каждый человек поймет, что гробит себя — темпом жизни, сигаретами, вином, автомобилями, телевизором, преферансом, очередью за импортной мебелью и так далее. Человек утратил великую самостоятельную силу — инстинкт. Мы хлещем раскаленный чай, курим, дышим черт знает чем, боимся пройти лишнюю остановку пешком — зачем идти, если есть автобусы, трамваи и такси? — и помаленьку покрываемся салом. Хуже, если салом покрывается душа, бывает и так. Нет, кончу институт — и в лесники.

— Бред! — сказал Эдик. — Идефикс моего друга. Он трех дней не может прожить без библиотеки. Он даже трясется, если найдет какую-то особенную строчку у Аполлинера или Рембо, и носится с ней по всему институту: «Скажите, профессор, — передразнил он Юрия, — вам не кажется, что «Улицы» Верхарна — начало его урбанистических циклов?»

— Да, — подтвердил Юрий. — Ты прав. Но мечта все-таки остается мечтой, и я ничего с этим не могу поделать. Я вижу, Лида не понимает мою мечту.

— Не понимаю, — кивнула она. — По-моему, вы все слишком усложняете. Я здесь, в городе, недавно, и он меня не угнетает. Наоборот! И темп жизни, как вы говорите, мне нравится. Хорошо, когда люди в движении. А все остальное уже зависит от тебя самого.

— Как хорошо, что вы так думаете! — сказал Юрий. — Вы счастливый человек, Лидочка.

— А вы?

Потом был долгий разговор о счастье, о том, что это такое вообще, и Лида вспомнила, как еще в школе писала сочинение на эту тему, и почти все написали, что быть счастливым — значит давать счастье другим. Сейчас она повторила эти слова. Эдик и Юрий переглянулись.

Нет, хороший, очень хороший был вечер. И Юрий пошел провожать ее до общежития. Уже у подъезда, пожимая ей руку, он спросил, заглядывая в глаза:

— Значит, до завтра? И продолжим наш милый спор?

— Продолжим, — весело ответила Лида.

А теперь Галька говорит — сияешь, влюблена!.. Ничего она не понимает, у нее одни амурчики на уме. Лиде хотелось одного — чтобы скорее наступило завтра и она снова увидела Юрия. Ей очень хотелось его видеть. Она вспоминала весь сегодняшний разговор, его грустное лицо, эту мечту — стать лесником! — за всем этим крылось что-то еще незнакомое ей: чужая, но уже близкая, тронувшая ее смятенная человеческая душа, и это смятение находило в Лиде свой отклик…