Семейные обязательства

— Вы дали нам возможность сработать на опережение, — уже без усмешки сказал фон Раух. — Ваш… оппонент хотел всему миру заявить, что император Александр — сын мага, и предъявить этого мага. После такого заявления Александру пришлось бы оправдываться, а это проигрышная позиция. Но с максимой «все знают» можно работать с нескольких сторон, тут важно, кто будет первым и насколько убедительную картинку нарисует. Вы показали нам, откуда ждать угрозы и выиграли время для ее предотвращения. Вы, попросту говоря, спасли империю, епископ… Хотя недолго вам быть епископом, должность Владыки Гетенхельмского вакантна, как и еще несколько высоких церковных постов — за симонию, мздоимство и прочие нехорошие дела несколько высших сановников отправились в удаленные монастыри на покаяние. Тоже, кстати, ваша заслуга, отец Георгий. Подумайте о карьере кабинетного работника, «в поле» вам явно будет сложновато.

— С-спасибо, — сквозь зубы ответил охранитель. — Значит, вы таки сыграли… мной.

— А вы — Кавалергардским корпусом, — пожал плечами фон Раух. — И все получили желаемое. Квиты? — он протянул руку охранителю.

— Пожалуй… — согласился епископ, ответив на рукопожатие.

— Остался один вопрос, — чуть наклонил голову фон Раух, — почему принц еще жив? Я, честно признаюсь, хотел по-тихому прирезать этого самодовольного гада еще двадцать лет назад. Его мать категорически запретила. Родительская любовь — не шутка… Но вас-то ничего не сдерживало!

— Не смог, — признался охранитель. — Я все понимал, и что его смерть спасет тысячи жизней, и что сволочь он, по совести-то говоря, но… Казнить не за дела, а за рождение? Рука не поднялась. Я чуть было не провалил все дело из-за этого. Эрик, помощник мой, тоже недоумевал — почему? А я хотел дотащить принца Ульриха до одной тихой обители и постричь в монахи. Насильно, по доброй воле — не важно. Когда из Гетенхельма в Гнездовск кинулся — думал, что смогу убить, пожертвовать своей душой и его жизнью ради блага, но — кишка тонка оказалась. Пусть император решает, я умываю руки.

— Интересная цитата, — кивнул фон Раух. — И звучная, и почти подходит к ситуации.

— Что теперь будет с… Казимиром? — неожиданно для самой себя спросила Элиза.

— Ничего, — пожал плечами фон Раух. — Он больше никому не нужен. Доказательств его происхождения нет, желающие использовать его, как козырь — в заточении в монастырях. Даже если найдется кто-то новый, кто соберется разыграть эту карту — она слишком мятая и рваная, чтобы использовать в серьезной игре. Пусть катится, куда хочет. Я даже дам ему лошадь. Мне, в общем-то, плевать и на сбежавшего отца Василия, организатора всех убийств. Мне даже не слишком интересно как он отследил телепорт епископа. Пусть с ним церковь разбирается. Вот вы, отец Георгий, и займитесь.

— А деньги? — задала Элиза очень важный для себя вопрос. — Это действительно содержание принца от казны? Мне кажется, я должна их вернуть.

— Как хотите. Да, это действительно его содержание, но и без них пан Казимир не пропадет. Вам решать.

— Верну, — сама себе ответила Элиза. — Мне… противно.

Фон Раух только пожал плечами.

— Мне кажется, — вклинился в разговор отец Георгий, — что вы должны еще кое-что рассказать Елизавете Павловне. Какова ее роль во всем этом? Она — принцесса крови? Или… — охранитель осекся. Посмотрел сначала на Элизу, потом на фон Рауха и снова вернулся взглядом к хозяйке дома. — Господи Иисусе… Святая Мария… как я сразу не понял?! Вы ведь еще над раненым канцлером фактически признались!

— В чем?! — спросил фон Раух.

— Что не поняли?! — воскликнула Элиза. Она вскочила с кресла и встала рядом с фон Раухом над кушеткой отца Георгия.

— Я вспомнил тот день, когда Павел Лунин покушался на жизнь канцлера. Тогда вы, господин фон Раух, повели себя немного странно. В том числе назвали… настоящую матушку Елизаветы Павловны — «Лиза» и заверили присутствующих, что обе дамы на одно лицо. Допустим, у вас прекрасная память, но такая фамильярность — признак близости. Теперь понятно, почему в день покушения вы, Меч Императора, были мыслями где-то далеко и не выставили меня из комнаты с ранеными. И понятно, почему прикрыли дело — чтобы защитить вашу дочь. И почему Павла Лунина сняли с плахи… — Охранитель торжествующе обвел их взглядом, — а еще вы очень похожи. У вас одинаковые глаза.

— Ой, — спустя несколько долгих секунд, сказала Элиза.

— Ты не принцесса, — развел руками фон Раух. — Извини. Императорской крови нет ни у Луниных, ни у меня.

— П-простите, — пробормотала Элиза, отступая к дверям, — это так неожиданно… мне… нужно…

Она выскочила за дверь, прислонилась спиной к стене и прикрыла глаза.

Новость предстояло как-то осознать.

Георг фон Раух сохранял непроницаемое выражение лица. Он прошелся по комнате, подал отцу Георгию стакан с водой, почистил апельсин, разломал на дольки и предложил епископу угощаться.

— У вас есть еще одна блестящая догадка, Ваше преосвященство, — сказал кавалергард. — Это не вопрос, это утверждение.

— О чем? — простонал охранитель, почти не приукрашивая свой вид старого измученного человека.