Элиза поглядывала на часы. Пьер вернется минут через сорок, ей хватит времени еще на несколько рядов. А закончит она завтра.
Сейчас октябрь, уже начались заморозки, дует холодный ветер с мелкой водяной пылью, то и дело становящейся мрачным осенним дождем. Шарф придется кстати. В планах был еще уютный домашний свитер на зиму. Элиза уже присмотрела мягкую пряжу, осталось выбрать фасон.
Изнаночная — накид — снять… Ох, скорее бы муж приехал со службы!
Элиза привычно подняла глаза на портреты. Теперь они висели в ее гостиной в новом доме.
«Кто бы мог подумать, что я буду так ждать Пьера?» — негромко спросила она у прекрасных дам. Вздохнула и ответила сама себе: «Мне просто до одурения скучно, а с ним можно хотя бы поговорить… За два месяца молчания я совершено одичала».
Вскоре Элиза почти довязала шарф. Она поглядывала на часы почти каждую минуту, и, наконец, не выдержала — пошла вниз, в первую гостиную рядом с прихожей.
Пьер появился минут через двадцать. К тому моменту она успела страшно разозлиться (он где-то ходит, а я тут одна!), до смерти испугаться (вдруг что-то случилось?), обругать себя мнительной истеричкой (задержался человек на службе, бывает) и начать себя жалеть. Где-то между мыслями «никому я не нужна» и «одной недолго и с ума сойти» стукнула парадная дверь. Через минуту в гостиную вошел Пьер. Он слегка хромал, но выглядел довольным.
В руках он держал изящную корзину из светлой лозы, полную весенних цветов. Не просто букет — цветник, ворвавшийся в мрачную осень из начала апреля.
В окно стучали капли монотонного октябрьского дождя, в приоткрытую форточку влетали запахи угольного дыма, облетающих листьев, первых снежинок и раскисшей грязи. Цветы были обещанием весны. Приветом из солнечных дней, словами: «все будет хорошо» и еще чем-то радостным…
— Добрый вечер, дорогая, — улыбнулся Пьер, видя, как Элиза вскочила ему навстречу, — это вам.
— Спасибо! Красота какая!
Элиза взяла корзину и вдохнула полной грудью. Пусть нарциссы и тюльпаны почти не пахнут, она все равно чувствовала тонкую смесь едва уловимых весенних ароматов.
— Рад, что ваши вкусы не изменились, — неловко поклонился он.
— Да, я всегда любила… Пьер! Что с вашей ногой? Вы схватились за спинку стула, как за костыль!
— Простите, — Пьер оперся на стул, уже не скрываясь, — я думал, незаметно. Глупое происшествие, лошадь понесла. Кстати, ваша любовь к весенним цветам спасла мне жизнь.
— Нужно немедленно вызвать врача!
Элиза подошла к нему, взяла под руку и почти заставила сесть. Пьер со вздохом подчинился.
— Не нужно докторов, дорогая, — отмахнулся он. — У меня просто большой синяк. Пройдет за пару дней.
— Хорошо, — кивнула Элиза. — Но сегодня вы лежите в постели, не нужно нагружать ногу лишний раз. И я вам сделаю компресс из отвара подорожника. Даже не пробуйте возражать!
Элиза мгновенно развила бурную деятельность. Велела отвести мужа наверх, в постель, туда же подать ужин, вскипятить воду для отвара и приготовить чистую ткань. Пьер с сомнением покачал головой, но подчинился напору жены.
Когда все было уже устроено, и они пили чай в спальне, Элиза в который раз с нежностью посмотрела на корзину с цветами.
— Откуда вы знаете, что я больше всего на свете люблю тюльпаны и нарциссы? — с мечтательной улыбкой спросила она.
— Вы об этом говорили. Ваш День рождения семь лет назад. Тогда наши с вами родители еще не оставили надежду нас примирить. Вы меня отчитали за букет красных роз.
— Не помню, — смущенно ответила Элиза. — Но как такую мелочь запомнили вы?
— Дорогая, — вздохнул Пьер, — у меня абсолютная память. Семнадцатое ноября, пятница, вам исполнилось тринадцать лет. Вы были в сине-зеленом платье и серебряных туфельках. Рядом с вами стояла Нина Гагарина в голубом. За напоминание о сказке, в которой злая мачеха послала девочку зимой за подснежниками, вы обе на меня обиделись.
— О, Господи… — Элиза покраснела до кончиков ушей. — Значит, вы действительно ВСЕ помните? Все, что я вам наговорила? Все… Кошмар какой. Простите! Я была уверена, что вы пропускаете мои слова мимо ушей и мгновенно забываете, потому что я вам не интересна… Почему же вы не отказались от брака?
Она поставила чашку на столик у кровати и отвернулась. В голове крутились детские гадости, подростковые колкости и совсем недавние злые слова. Она бы после такого даже разговаривать не смогла бы…
— Элиза, если бы я не умел прощать, я давно сошел бы с ума, — усмехнулся Пьер. — Да не надо так переживать, — успокаивал он всхлипывающую жену. — Я действительно на вас не обижался. Не плачьте, пожалуйста!
Он пододвинулся к краю кровати и взял Элизу за руку. Чуть потянул к себе. Она послушно пересела и снова попросила севшим от стыда и благодарности голосом:
— Простите меня.