Семейство Доддов за границей

Какъ ужасны были для насъ дв послднія недли! Мы думали, что бдняжка Джемсъ потеряетъ ногу; воспаленіе до того усилилось, жаръ съ больнымъ былъ такъ жестокъ, что однажды баронъ Сётэнъ дйствительно привезъ свои страшные инструменты; и, кажется, только лордъ Джорджъ убдилъ его отложить операцію. Ахъ, какой милый, добрый, расположенный къ намъ человкъ лордъ Джорджъ! Онъ почти безвыходно былъ въ нашемъ дом со времени несчастія; и хотя сидитъ всю ночь у постели Джемса, но кажется, никогда не устаетъ, не утомляется, весь день живъ, интересенъ, играетъ на фортепьяно, учитъ насъ танцовать мазурку или, лучше сказать, учитъ одну меня, потому-что Кэри удивительная педантка и говоритъ, что не позволитъ вертть собою никому, даже лорду.

Надобно сказать, Китти, что у насъ, въ Ирландіи, самыя нелпыя понятія о гордости, неприступности аристократовъ. Вотъ, напримръ, одинъ изъ первыхъ — можно сказать первый — въ кругу аристократической молодежи сталъ совершенно-домашнимъ человкомъ у насъ: цлыя дв недли онъ не покидалъ нашего дома, и однакожъ мы съ нимъ такъ же не принужденны, его присутствіе такъ же мало стсняетъ насъ, какъ бы это былъ не лордъ Джорджъ, а твой братъ Робертъ, или кто-нибудь другой, ничтожный по своему положенію человкъ. Ты не можешь представить, какъ онъ занимателенъ; онъ самъ говоритъ: «я всюду былъ и все знаю» — и я уврена, что это такъ. Какой запасъ познаній о всемъ на свт! Онъ объхалъ вс моря на своей яхт. Слушая разсказы его о Золотомъ Рог, Босфор — будто бы читаешь «Тысячу и одну Ночь»; я не умла понимать Байрона, пока не услышала разсказовъ лорда Джорджа о Патр и Саламин. Открою теб, но подъ величайшимъ секретомъ, что однажды вечеромъ, когда мы сидли въ гостиной, онъ вошелъ въ своемъ плащ и вызвалъ меня будто бы къ брату; но едва я вышла въ залу, гд мы были одни, онъ сбросилъ плащъ, и я увидла его въ полномъ албанскомъ костюм; это нчто великолпнйшее, нежели можно представить: темно-фіолетовая бархатная жакетка, вся покрытая золотыми шнурками, блая коротенькая юбка, похожая на шотландскую, но необыкновенно-полная; онъ говоритъ, что кругомъ въ ней двсти локтей; на голов феска; сандаліи шитыя золотомъ; кривая сабля, эфесъ и ножны которой покрыты бирюзою и рубинами. Ахъ, Китти! у меня нтъ словъ описать его. У него такіе глаза, такая очаровательная борода, непохожая на тотъ жалкій клочокъ, который называютъ эспаньйолкою, или на эти щетинистыя, безобразныя бороды jeune France — нтъ, правильная тиціановская, окладистая, волнующаяся, разстилающаяся. Ахъ, пожалуйста, пусть Пьеръ не думаетъ о такой бород moyen-^age, потому-что, между нами будь сказано, что превосходно и прилично въ милорд, было бы ршительно-смшно въ деревенскомъ доктор. Коснувшись этого предмета, скажу, что подражать подобнымъ образомъ или, врне выражаясь, уродливо копировать знатныхъ — чисто-ирландская замашка. Не могу забыть, какъ Пьеръ купилъ для своей плохой лошадёнки новую упряжь, придуманную для-того, чтобъ горячія лошади не могли бить; онъ, бдняжка, увидлъ такую упряжь у сэра Джозефа Викерса. Что жь вышло? Пьерова лошадка, которая всегда была очень-смирна, почувствовавъ на себ непривычную упряжь, начала бить, понесла и остановилась, только изломавъ одноколку въ щепы. Я уврена точно также, что еслибъ только увидлъ онъ черное бархатное пальто лорда Джорджа, покрытое шитьемъ и съ очень-широкими рукавами, онъ тотчасъ вздумалъ бы сдлать себ такое же, забывая, что доктору подобный костюмъ вовсе не приличенъ. Но, Китти, прошу тебя не говорить ему, что это мои слова. Я не могу сказать ему ничего утшительнаго — къ чему же буду еще огорчать его?