Семейство Доддов за границей

— Это мн кажется, милостивый государь, — прервалъ меня президентъ:- нисколько неотносящимся къ занимающему насъ длу. Судъ предоставляетъ полнйшую свободу въ подробномъ развитіи объясненій; но если они дйствительно нисколько не имютъ связи съ текущимъ дломъ; если, какъ кажется моимъ опытнымъ сотоварищамъ, равно какъ и мн, эта полемика о битв не состоитъ ни въ какомъ соотношеніи съ затруднительнымъ положеніемъ вашего сына…

— Она истинная причина и источникъ всего, милордъ, перебилъ я.

— Все, что есть затруднительнаго въ его положеніи, рождено этимъ случаемъ и часомъ.

— Въ такомъ случа вы можете продолжать, милостивый государь, сказалъ онъ кротко, и я продолжалъ:

— Не хочу сказать, милордъ, что все послдующее было неизбжно; не хочу также сказать, что съ боле холодными головами и спокойными темпераментами противники не могли бы кончить дло благопріятнйшимъ образомъ; но Джемсъ горячъ, очень-горячъ; въ немъ силенъ кельтскій элементъ. Онъ дйствительно любитъ, что называется у насъ shindy, или потасовку; любитъ не изъ тхъ побужденій, какъ нкоторые пустые люди, чтобъ надлать шуму въ свт, не изъ того, чтобъ о немъ поговорили въ газетахъ; но любитъ shindy изъ чистой любви къ самому этому длу, любитъ въ этой потасовк, такъ сказать, внутреннее достоинство. И могу здсь замтить, милордъ, что ирландецъ, быть-можетъ, одинъ только изъ всхъ европейскихъ народовъ понимаетъ драку въ этомъ смысл; такая черта, если правильно смотрть на нее, служитъ ключомъ къ пониманію нашего національнаго характера.

Не знаю, Томъ, какъ далеко зашелъ бы я въ своихъ аналитическихъ разъисканіяхъ о нашемъ національномъ характер; но переводчикъ остановилъ меня, начавъ уврять судей, что никакъ не можетъ слдить за моими словами. Въ повствовательной части моей рчи онъ еще успвалъ исполнять свою обязанность; но мои размышленія и общія наблюденія о людяхъ и нравахъ были, кажется, далеко не по его силамъ. Потому мн сдлали замчаніе, чтобъ я «возвратился» къ нити моего разсказа, что я и исполнилъ.

— Что касается до самаго дла, милордъ, началъ я снова разсказъ:- я слышалъ отъ очевидцевъ, что оно было ведено чрезвычайно-достойнымъ и деликатнымъ образомъ. Джемсъ былъ поставленъ лицомъ къ западу, такъ-что солнце было на Роже. Оружіе было превосходно. Было прекрасное майское утро, благоухающее, свтлое, но неослпительное. Все соединилось, чтобъ придать сцен интересъ, и, могу прибавить, наставительность. Секундантъ Роже сталъ считать; «разъ… два… три!».- тутъ пистолеты выстрлили въ одинъ моментъ, и бдный Джемсъ получилъ пулю противника вотъ въ это самое мсто, между костью и артеріей, по объясненію Сётэна, критическое мсто, какъ извстно.

— Dodd-p`ere! сказалъ президентъ торжественнымъ голосомъ: — вы играете терпніемъ трибунала!

Грозное изреченіе, которое два другіе судьи одобрили величественнымъ наклоненіемъ головы!

— Если вы, началъ онъ опять медленно и ударяя на каждое слово: — если вы не принадлежите къ людямъ слабаго разумнія, съ недостаточными умственными способностями, то поведеніе, котораго держались вы, неизвинимо; оно должно быть названо непокорствомъ суду!

— И мы покажемъ вамъ, милостивый государь, сказалъ красноглазый: — что никакія претензіи на національную эксцентричность не защитятъ отъ требованій оскорбленнаго правосудія.

— Да, милостивый государь, поддакнулъ третій судья, который не говорилъ еще ни слова: — и мы заставимъ васъ почувствовать, что величіе законовъ нашего отечества не можетъ быть ни оскорбляемо прикрытою наглостью, ни осмиваемо притворнымъ невдніемъ.

— Милорды, сказалъ я:- вс эти упреки для меня остаются загадкою. Вы хотли, чтобъ я разсказалъ вамъ дло, и если мой разсказъ несвязенъ и неудовлетворителенъ, это не моя вина.

— Взять его подъ стражу за непокорство суду! сказалъ президентъ:- Petites Cames научатъ его благоприличію.

Знайте же, Томъ, что Petites Carmes въ Брюссел то же, что въ Лондон Ньюгетская Тюрьма, и вы будете въ-состояніи понять мои чувства при этомъ возвщеніи, особенно когда я увидлъ, что писецъ прилежно вписываетъ подъ-диктовку въ протоколъ краткую исторію того, какъ я оскорбилъ судъ и какъ былъ за то наказанъ. Въ жестокомъ своемъ замшательств я обратился взглянуть на Вангёгена: онъ рылся въ книгахъ, письмахъ и запискахъ, отъискивая, какъ посл сказалъ мн, «хотя какую-нибудь разгадку моей рчи».

— О! о! это ужь слишкомъ! вскричалъ я, теряя всякое терпніе. — Вы принуждаете меня къ длинному разсказу о томъ, чего я не знаю, и потомъ, въ оправданіе вашему собственному невжеству, объявляете меня оскорбителемъ! Самый послдній переписчикъ у ирландскаго адвоката, самый послдній ябедникъ въ Ирландіи лучше васъ всхъ троихъ! Вы соблюдаете нкоторыя формы, но вы не имете понятія о сущности правосудія! Вы тутъ сидите въ своихъ черныхъ мантіяхъ, какъ уродливыя каррика…