Семеро братьев

Кантор все сидел за столом. Он с удовольствием выпил уже два пунша и три чарки вина и теперь с улыбкой смотрел на танцующую молодежь. На щеках его появился яркий румянец. А когда кончилась невероятно долгая кадриль, кантор поднялся, заявив, что ему пора идти. Он выпил на дорогу, произнес небольшую прощальную речь и с благодарностью покинул Юколу. От лошади, которую ему настойчиво предлагали, он отказался и зашагал с палкой в руке. Юхани проводил его через широкий двор и проворно распахнул перед ним ветхие и шаткие ворота Юколы. Всемогущий миротворец постоял еще минуту, любуясь звездным небом; побеседовав с Юхани о погоде, он наконец попрощался. Юхани ответил ему низким поклоном и шаркнул ногой, отчего об стену хлева дробью застучали песок и гравий. Вернувшись в веселую избу, Юхани промолвил про себя: «Все же он сделал великое дело». А кантор в черном картузе, с палкой в руке, шагал, улыбаясь, по дороге к приходскому селу; щеки его пылали, словно алые розы.

Шум веселья и игр в доме Юкола усиливался час от часу и в конце концов перешел в бурное ликование. То отплясывали кадриль, то головокружительную польку, почти не зная отдыха; пол грохотал, под каблуками парней прогибались крепкие половицы. Весело пылал огонь, бойко взвизгивала скрипка Микко, а в ответ ей будто мяукал потолок и дребезжали закопченные грядки. От парня к парню ходило пенное пиво, от женщины к женщине — дымящийся кофе. И Кайса Раямяки предсказала братьям по кофейной гуще счастье до самой могилы.

Так веселились на празднике в Юколе, так была испита чаша дружбы, и гости разошлись только на рассвете.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Почти десять лет минуло с тех пор, как братья переселились на поляну Импиваары, где теперь стояла славная усадьба. Но еще краше стала старая Юкола, возрожденная семью удальцами. На две части был теперь поделен их родной уголок. Первой половиной, самой исконной, владел Юхани, а другой — Аапо, у которого, по соседству с Юхани, тоже было крепкое хозяйство. Пополам была разделена и Импиваара, где с общего согласия стали хозяйничать Туомас и Лаури. Тимо получил торп{100} Кеккури, а Эро — Вуохенкалму, которыми и они сами и их дети могли пользоваться безвозмездно до самой смерти. Братья все женились, за исключением Симеони; отказавшись от земли и женитьбы, он решил остаться холостяком и жить в доме Юхани Юкола. О братьях можно также сказать, что они всегда жили и трудились, как подобает благопристойным людям, каждый на своем месте. Нищие часто хвалили хозяев Юколы, Импиваары, Кеккури и Вуохенкалмы за их гостеприимство. Кроме Симеони и Тимо, все братья на веки вечные отказались от губительной водки; Симеони, человек тихий и смирный, кое-когда все же сбивался на пагубный путь пьянства, равно как и Тимо, хотя тот пил еще реже, раз-другой в год.

Когда умер судебный заседатель Мякеля, кто занял его место? Аапо Юкола, всегда стоявший за справедливость и согласие. Кого после смерти старого яхтфохта возвели на эту должность? Кого же, как не Эро из Вуохенкалмы, человека бойкого и расторопного — он умел и читать и писать, да еще и газету получал раз в неделю из Турку.

Юхани взял себе в жены Венлу, дочь бабки Лесовички, и прожил с ней немало радостных дней, хотя в доме порой и бывали небольшие ссоры. Венла была исправная хозяйка, но баба малость болтливая и сварливая. Частенько она часами пилила своего муженька, этого «олуха», «сову», «увальня», как она обычно выражалась. Но случалось, что и Юхани выходил из себя и, громко бранясь, приказывал «бабе, которой бог дал меньше ума, чем мужику» тотчас замолчать. Так он кричал, стучал кулаком по столу, бушевал точно гроза. Венла, будто бы испугавшись замолчит, а сама исподтишка пересмеивается с плутовкой работницей. Они хлопочут у печки и тайком хихикают, в то время как Юхани сидит у стола на скамье и ворчит, а подчас со слезами на глазах горько сетует на бога, который ему «дал и прочно скрепил» с ним такую строптивую и злую жену.