Семеро братьев

Ю х а н и. Но ведь и ты, брат мой, пил охотно, весьма охотно. К тому же что сделано, то сделано, и сколько ни ворчи и ни скрипи — дела не поправишь. Да, да, что было, то было. Но впредь пусть все будет иначе. Идем к ручью! Я так хвачу обухом эту бесовскую медную посудину, что она в лепешку превратится, и шалаш тоже разнесу, будто сорочье гнездо.

С и м е о н и. Сделай, сделай это, брат мой, и небо возрадуется.

Ю х а н и. Так и сделаю!

А а п о. Зачем губить добро, если мы можем его честно продать?

Ю х а н и. Но ты подумай: что будет делать с котлом человек, купивший его, какое зелье он начнет варить? То же самое зелье, то же самое. И будет тот человек служить тому же нечистому духу, который уже и нас толкнул к самому порогу преисподней. И через этот котел я и других вверг бы в такую беду? Нет, я хочу быть подальше от такого греха — ведь за все придется отвечать перед богом! В лепешку котел, к черту шалаш!

А а п о. Продадим котел казне, а казна начеканит из него денег.

Ю х а н и. Медяки-то из него получатся и после того, как я его искромсаю. Вот мой топор, а ты, Тимо, забирай свой, и пойдем. А завтра, благо как раз воскресенье, мы отправимся в церковь. Да, в церковь, вымаливать на коленях прощение своим жалким и бессмертным душам. Это нам и впрямь нужно. Все до единого в церковь, не то сатана еще окрутит нас. Пошли, Тимо!

И Юхани с Тимо отправились к ручью. Шалаш они развалили, а винный котел измолотили, превратив в бесформенный ком. Ночь они провели спокойно, а на другой день проснулись рано и стали собираться в церковь. Потом отправились в путь: у Аапо был под мышкой старый отцовский молитвенник, у Симеони — «Глас вопиющего», а Юхани и Тимо держали в руках буквари в красных обложках. По дороге они вели следующую беседу.

С и м е о н и. Чем ближе я подхожу к божьему храму, тем больше стихает буря в моей душе и успокаивается бедное сердце. О, умный человек всегда тянется к божьей благодати, а глупец и слепец вечно погрязают в омуте грехов. О! Когда я оглядываюсь назад, страшным адом представляется мне та злосчастная поездка в город. Да, адом, и вокруг него синими огоньками пылает водка.

Т и м о. А потому, брат мой, больше никогда так не делай, умоляю тебя. Разве такое годится? Дни и ночи напролет заливать глотку дорогим трактирным вином, да еще пить сироп, словно ты важный господин. Ну, ну, это не упрек тебе, а просто братское наставление.

С и м е о н и. Дурно поступил я, да и все мы, когда взялись гнать и попивать это зелье. И давайте все вместе постановим навсегда бросить эту проклятую отраву. Ведь из-за нее добрый человек скотиной становится.

Ю х а н и. Прямо-таки свиньей! И даже хуже этой хрюкающей твари! А потому мы сейчас навсегда распрощаемся с водкой, и пусть она, во имя господа, оставит нас в покое. А теперь, Аапо, расскажи-ка нам ту присказку о свинье в луже. Мы ее когда-то слышали от нашего слепого дядюшки. Пока идем, ты ее и расскажешь.

А а п о. С большой охотой! И пусть она навсегда отвратит нас от проклятого яда!

И вот что рассказал им Аапо:

— Было воскресное утро. Жарко палило летнее солнце. В грязной луже валялась свинья и поглядывала на народ, проходивший мимо нее в церковь. С завистью и болью в сердце смотрела она на человека, благородного и красивого, и не могла забыть, как безобразна она сама. А лица иных прохожих светились таким сиянием, что свинья в сильном смущении совсем отвернулась. И она гневно возроптала на бога, который не создал ее человеком. Вдоволь похрюкав и побрюзжав, она растянулась на земле, закрыла свои маленькие глазки и уснула. А когда проснулась, рядом оказался компаньон — какой-то пьяница, который скатился в лужу и вот-вот готов был захлебнуться грязью. Свинья увидела беду и пожалела пьяницу; вцепившись клыками в ворот, она вытащила человека на сушу. Свершив это доброе дело, свинья поглядела с минуту на человека, поморщилась и сказала: «Эх ты, несчастный! Ведь ты так безобразен, что смотреть на тебя противно». Сказавши это, свинья, похрюкивая, пошла прочь и принялась рыть землю.

Ю х а н и. Занятная присказка… А вон там будет Юкола, и хорошо, что мы обойдем ее сторонкой. Ведь сердце разорвется от тоски, если мы увидим свой родной дом. Да и Тоукола с нашими недругами остается в стороне; это тоже не худо. Видишь ли, я боюсь, что стоит нам только встретить их да услышать хоть одну насмешку, как я сразу же, точно кошка, вцеплюсь им в горло. Я еще не забыл, какую взбучку они мне задали, да и свою клятву о страшной мести помню.

Т у о м а с. Я тоже не забыл два случая.

С и м е о н и. Мы должны все простить и забыть.

Ю х а н и. Так и быть, коли они смиренно покаются и попросят у меня прощения, я охотно все забуду, даже руки им пожму со слезами на глазах. Но пока они не сделают этого и будут зубоскалить на мой счет, я тоже буду упрямиться и так скрипеть зубами, что искры посыплются.