Семья

– Есть децл, – кивнула Катька. – Вот так надо реагировать, когда мамка твоя охуевать начинает. «Маме отдам». Жирно будет. Ты чо с ней до конца жизни жить собралась и весь их кодляк на своем горбу тащить? Ладно, помогать. Я не против. Вроде, как правильно. Но не отдавать же все, чтобы на тебе ездили, еще и хуями обкладывали, какая ты пизда? А? Молчишь. Потому что правду говорю.

– Знаю, Кать. Сложно так быстро перестроиться.

– Давай так. Получаешь зарплату и половину отдаешь мне. Я припрячу. Понадобится – заберешь. А вторую половину своим относи. Будут возмущаться – шли их лесом. Заебали.

– Ладно, – робко улыбнулась я. – Что бы я без тебя делала?

– Ходила дальше на свой мясокомбинат, пока окончательно бы не сдохла, – мрачно ответила Катька. Допив кофе, она на секунду призадумалась, а потом взяла меня за руку. – Родная, ты пока сама решать не начнешь, жизнь не изменишь.

– Спасибо, – тихо ответила я, понимая, что Катька, как всегда, права.

Вернувшись домой, я стерла с лица улыбку и приняла максимально равнодушный вид. Мама смотрела очередную мыльную оперу по телевизору, лежа на диване, и шикнула, когда я прошла мимо. Она даже не поинтересовалась, как все прошло, а я лишний раз убедилась, что ей на меня плевать. Интересно, если моя рука застрянет в фаршемешалке, мама хоть поплачет немного или разорется, что теперь я буквально безрукая сука, которая получила по заслугам?

Мотнув головой, я вошла в комнату, переоделась и, закатав рукава, принялась за домашнюю работу. Правда в голове все равно витали сомнения. Как сказать ей о том, что я выхожу на новую работу? То, что она снова будет орать, я и не сомневалась. Но Катька права. Пора мне самой решать.

Пьяный отчим, войдя на кухню, громко рыгнул, согнулся пополам и блеванул на пол. Не успела я хоть как-то среагировать, как он вытер рот тыльной стороной ладони, гадко усмехнулся и шлепнул меня по жопе, а потом пробормотал:

– Слышь… Убери.

Я вытирала его блевотину и слушала, как он ругается с мамой. Только мама на него орала зло, а он пискляво отбрехивался. Иногда слышался грохот и шлепки, когда мама прикладывала его чем-нибудь тяжелым по голове, но я равнодушно терла грязной тряпкой пол и злилась. Только не на отчима, а на саму себя.

Утром, когда я вошла на кухню, мама уже сидела там. Она давно вставала раньше меня и, когда я наливала чай, принялась жаловаться на бессонницу и мигрень. Правда сегодня обошлось без привычных жалоб о нехватке денег.

– К бабке съездить надо, – сказала она, глядя, как я намазываю на хлеб масло. – Куда так много мажешь? Тоньше давай, не одна дома. Ротан, блядь!

– Прости, – буркнула я.

– Бабка плохая совсем стала. Отец вон убивается, – я промолчала. Потому что видела, что отчим не убивается, а упивается. Дома и на улице, за гаражами, где собирались дворовые алкаши. – Лекарства у нее кончились. Отвезешь и домой сразу.

– Хорошо, мам.

– И одежу постирать не забудь. Со вчерашнего вечера киснет, – добавила она и, вздохнув, вписала слово в кроссворд. Этот утренний ритуал она никогда не нарушала.

Позавтракав и проводив братьев в школу, я взяла деньги на дорогу и пошла на остановку. Погода была хорошей: светило солнце, в редких лужах купались воробьи и где-то вдалеке смеялись люди. Но на душе все равно было тоскливо, потому что баба Лена тяжело болела. Я знала, что бабушка постарела, что ей все сложнее заниматься огородом, но я была единственной, кто её хоть когда-нибудь навещал. Отчим приезжал к ней раз в год, чтобы забрать солений из погреба, оставлял немного денег и снова исчезал. Мама в последнее время предпочитала отправлять меня, если бабушке что-то нужно, да и братьев перестали отправлять к ней, чтобы лишний раз не беспокоили.

Я медленно шла по дороге, обходя лужи и слегка засохшую грязь. Только наступи в такую, как нога сразу поедет и, если не удержишь равновесие, сразу сядешь жопой в склизкую жижу. На участках вовсю кипела жизнь. Я увидела длинноволосого парня, который развешивал на веревках постиранное белье, а рядом с ним, на раскладном стуле, сидела бледная девушка в черном платье. Парочка громко хохотала и обсуждала соседа. На участке напротив какой-то худой дядька яростно намыливался, стоя голым под большой бочкой, из которой тонкой струйкой бежала вода. Я не удивилась этому. В Блевотне кого только не встретишь. На районе говорили: «Хочешь в цирк? Езжай в Блевотню. Хоть деньги сэкономишь. Или по роже получишь. Тут как повезет». Но скоро мне стало плевать на других людей, потому что я увидела, как ко мне несется на велосипеде Ванька.

Он тоже повзрослел. Лицо стало суровее, один в один его папка, которого я неоднократно видела. Он иногда помогал бабушке на участке, если нужна была помощь. Только глаза у Ваньки все те же: наивные, добрые и веселые. Он резко затормозил рядом и дурашливо пропищал:

– Девушка, вас подвезти?

– Твой пепелац двоих не выдержит, – рассмеялась я и обняла друга, который спрыгнул с велосипеда и подошел ко мне. – Привет. Как узнал, что я приеду?